Зависть кукушки - Анна Акимова Страница 11

– Пап, а мы шиколадку купим? – не прерывая процесса, спросил Вовка.

– Куда еще шоколадку! – возмутился Петр. – Нельзя есть столько сладкого! Зубы выпадут!

– А бабушка Нина говорит, что для здоровья надо есть клетчатую еду. А шиколадка ведь клетчатая!

– Не «клетчатую» еду», а клетчатку. Шоколад тут ни при чем.

– Я сейчас есть не буду, – продолжал убеждать его Вовка. – Я бы ее домой взял. Я бы шиколадку поел и спать бы лигнул! А без шиколадки я не лигну.

Вот шантажист еще на его голову…

– У тебя дома есть шоколадка. – Петр салфеткой вытер Вовке нос. – В холодильнике лежит, ты забыл?

– Да-а, – горестно протянул Вовка, – а вдруг она кончится!..

Петру вдруг стало жалко Вовку, у которого теперь нет матери, и он это скоро поймет. И неизвестно еще, как сложится их дальнейшая жизнь, и что еще Вовка потеряет в результате… Пусть хоть сегодня у него будет шоколадка. А то вдруг и правда, прежняя «кончится».

– Ладно, купим! – решительно пообещал он Вовке.

…Ночью он опять сидел на кухне, не включая света, и думал, что же теперь делать и кто виноват.

То, что он заставлял Машу рожать второго ребенка, было полной чушью. Он ее отговаривал. Убеждал: рано, надо встать на ноги, закончить учебу, получить нормальную работу! Но Машка закусила удила, вот нужен ей был ребенок – и точка! И о том, что у нее проблемы со здоровьем, он не знал. Машка всегда была живой, веселой и даже простужалась редко. Правда, она долго не могла забеременеть, огорчалась по этому поводу, плакала, но потом все наладилось, и Машка буквально расцвела от счастья. И он тогда смирился и даже нашел во всем этом положительные моменты: вот отрожаются они с Машкой пораньше, вырастят свое потомство и будут дальше жить, свободные и молодые, будут путешествовать и жить интересной жизнью. Отрожались…

И как ему теперь быть? Он слышал, что мужикам в таких ситуациях тоже положен отпуск, вроде декретного. Сколько платят за такой отпуск, сумеют ли они с Вовкой и с ребенком прожить на эти деньги? С кем он будет оставлять младенца, когда надо будет пойти в магазин или отвести-привести Вовку в садик и из садика? Придется просить соседку и, наверное, приплачивать ей за это.

Они с Машей ничего не покупали для ребенка, потому что от Вовки осталась куча детского барахла. Ни коляску, ни кроватку не покупали тоже. Да, но все это лежит у Лавровых! Сколько Машка просила его: привези, привези! А он все тянул, ему все было некогда. Вот и дотянул! Как он теперь пойдет к Лавровым после такого разговора с тещей?..

Какой он идиот! Жил как жилось, ни о чем не думая! И права теща: он пользовался поддержкой Лавровых, как бы и рассчитывал на нее. Но он-то думал, что это нормально, когда родители помогают детям. Если бы его мать была жива, она бы непременно им помогала. И никогда не упрекнула бы!

Он ведь работал! Ну да, они никогда не жили на одну его зарплату, и он не брезговал колбасой из «академических» спецпайков. И ему, наверное, можно считать себя нахлебником в их богатой семейке.

Может быть, он и вправду был недостоин Маши? Как там кричала теща: «Какая была девочка! Какие были поклонники! А с кем связалась!..»

Какие там у нее были поклонники? Он всегда был ее поклонником!

…В третьем классе Петра пересадили к тихоне-отличнице Машке Лавровой, чтобы та положительно повлияла на хулиганистого одноклассника и подтянула его успеваемость. Петр был недоволен. Во-первых, ему на фиг не нужны были дисциплина и успеваемость, во-вторых, ему не хотелось сидеть с девчонкой, в третьих – ему не нравилась Машка. Некрасивая. Большеротая и лупоглазая, как лягушка. Ему тогда нравилась Зина Боброва, беленькая и сдобная, как булочка. Для начала он как следует пихнул Машку, чтобы знала свое место и не воображала. Машка упала и здорово ударилась, а Петру записали замечание в дневник. Они с Машкой долго дулись друг на друга. Но постепенно привыкли сидеть за одной партой, начали разговаривать и, наконец, подружились. Петр стал бывать у Машки дома, и ему там очень понравилось.

Во-первых, там здорово кормили. Домработница Ольга жарила такие драники, такие блины, пекла такие пирожки! Во-вторых, там был большой цветной телевизор, а в третьих, у Машкиного деда была библиотека, где был специальный стеллаж для детских книг, на котором стройными рядами стояли огромные тома «Мира приключений». Их никто не запрещал брать и читать.

Проблему успеваемости Петра они решали просто – Машка давала ему списывать. Но потом Петра вдруг стало задевать, что девчонка умнее его. Он приналег на учебу и в старших классах уже сам помогал Машке с физикой и математикой.

Конечно, их дразнили женихом и невестой, и Петру приходилось махать кулаками, чтобы некоторые заткнулись.

…В доме Лавровых всегда бывало много гостей. Друзья, сослуживцы, ученики академика, подруги Марии Дмитриевны, друзья дочери и зятя… Люди разных профессий, разных возрастов и сами по себе очень разные, они составляли пестрый человеческий мирок, в котором каждому из них было тепло, приятно и нескучно. Когда Петр с Машей подросли, их стало интересовать это разноликое общество.

Никто не гнал их с Машкой, когда они приходили в гостиную и тихо устраивались в уголке. С ними даже снисходительно заговаривали: «Ну как, молодежь? Как учеба?..» Потом про них забывали, и начинались захватывающе интересные разговоры. Чего только они не наслушались в этой гостиной – научные споры академика с коллегами перемежались медицинскими анекдотами, которые мастерски рассказывал хирург Левченко, и театральными байками от старой актрисы Вьюговой, подруги Марии Дмитриевны. А когда приходил писатель-фантаст Якушев, начинались истории о таинственных летающих объектах и странных артефактах, найденных при археологических раскопках. Петру после таких разговоров хотелось сразу всего – стать нефтяником, врачом, космонавтом, ездить в археологические экспедиции и сниматься в кино!

Был еще один очень интересный человек – Петр Адамович Лешковский, любимый ученик академика. Он был моложе большинства гостей, ему было лет тридцать пять, но в обществе, собиравшемся в доме Лавровых, его принимали на равных. Это с ним академик вел научные споры, и гости, большинство из которых ничего не понимали в нефти, слушали их с интересом. Лешковский очень хорошо говорил. Петр тогда впервые оценил силу и прелесть хорошо развитой речи – точных, метких слов, образности сравнений, искрометности шуток. Даже не понимая смысла, эту речь можно было слушать как музыку. Академик потом говорил, посмеиваясь:

– Адамыч, даже если не прав, уболтает. Вот же подвесил бог язык мужику! Завораживает, как сирена!

А домработница Ольга, подававшая в гостиную чай и кофе, называла Лешковского старинным словом «краснобай».

Внешность у Лешковского была самая обычная – среднего роста, светловолосый, с голубыми, немного сонными глазами. Не красавец. Но Петр видел, как при его появлении загорались глаза у женщин. Даже старая актриса Вьюгова оживлялась и мигом входила в образ юной кокетки. А бедная Машка, когда Лешковский ненароком обращался к ней, краснела до ушей и начинала заикаться.