Смерть на винограднике - Мэри Лу Лонгворт Страница 11

Жюль Шельфер сумел закрыть дверцу машины лишь со второго раза.

– Чтоб тебя! – буркнул он, одной рукой держась за ручку дверцы, а другой придерживая полицейскую фуражку. Его сегодняшний напарник, Роже, расхохотался, наблюдая за ним.

– Просто мистраль, – объяснил Роже. – Зато сразу станет прохладнее.

Жюль пожал плечами и попробовал улыбнуться, хотя и тосковал по родине. Но разве может двадцатисемилетний полицейский признаться в этом товарищу? Записываясь служить в полицию, он знал, что его могут отправить в любую точку Франции, но не ожидал, что попадет в это адское пекло, где даже в сентябре больше тридцати градусов по Цельсию. Теперь, когда начался ветер, – мистраль, как его здесь называют, – хоть немного похолодает. Но Жюль все равно с трудом терпел Прованс: этот ветер, эту сухую жару, этих сослуживцев с их бурными объятиями и bise (настоящим мужчинам в Эльзасе и в голову не приходило целоваться друг с другом – разве что с близкими родственниками), эти их бесконечные и шаблонные местные шутки и громкий гогот. И все-то у них «mon ami» и «mon pote» ^[14]. Способны ли местные жители хоть когда-нибудь для разнообразия вести себя спокойно? Эльзасцы вовсе не считали нужным надрываться, чтобы их разговор слышали все вокруг. Совершенно незачем вопить громче всех в комнате и лезть без очереди – сколько раз Жюль видел такое на почте или в банке! Возможно, южане относятся к очередям без всякого уважения, потому что здесь и не бывает настоящих очередей, только беспорядочные толпы, будто местные жители понятия не имеют, как строиться прямыми рядами в затылок друг другу. А если вдруг бок о бок стоят два банкомата или же на почте открыто сразу два окна – что делают жители Прованса? Нет, не выстраиваются ровным рядом между ними, как в Кольмаре или Страсбурге, – они образуют сразу две очереди, а потом мечутся туда-сюда, пока не дойдут до цели.

Жюль бросился к дверям больницы, распахнул их и придержал для Роже, который и не думал спешить, вышагивая по парковке и по-дурацки улыбаясь.

– Притормози, – посоветовал Роже, доставая из кармана пачку сигарет. – Мы приехали на десять минут раньше. Время устроить перекур.

– Ну, давай зажигай свою раковую палочку, – отозвался Жюль.

Роже весело расхохотался: чтобы кто-нибудь называл сигареты «раковыми палочками», он не слышал с пятого класса. Кстати, тогда он и начал дымить – еще в пятом.

– Слушай, Жюль, а я не рассказывал тебе, как мы однажды прогуляли уроки и вышли в море с каким-то старым рыбаком?

Жюль вздохнул:

– Нет, но я с удовольствием послушаю как-нибудь в другой раз. Ручаюсь, ты поймал вот такую рыбину, да? – И он развел руки в стороны почти на метр.

– Ага, вот такую здоровенную! – подтвердил Роже. – Но с тех пор всю рыбу в Средиземноморье повыловили, такой крупняк больше не попадается.

Жюль засмеялся, не веря в свою удачу: ему удалось поймать марсельца на самую шаблонную уловку из возможных. Французы потешались над привычкой жителей Прованса и в особенности Марселя преувеличивать и приукрашивать. Рыбешка длиной с ладонь вырастала до целого метра, ветер вместо тридцати пяти миль в час дул со скоростью все пятьдесят пять. Помахав рукой товарищу, все еще посмеивающийся Жюль начал подниматься по застеленной дешевым линолеумом больничной лестнице. Если Роже так хочется опоздать, его дело: южане всегда опаздывают минут на пять-десять, даже на работу, но он, Жюль, явится вовремя.

Роже, в свою очередь, проводил взглядом Жюля, шагающего через две ступеньки.

– Вот зануда, – буркнул он себе под нос, прикурил сигарету и улыбнулся проходящей мимо медсестричке. Во вторник вечером, когда поздравляли Алена Фламана, Жюль почти ни с кем не разговаривал, кроме нескольких женщин-офицеров и секретарей. Роже случайно услышал, как Жюль говорил, что не пьет пастис и вообще любит только белые вина, предпочтительно рислинги. Почти все офицеры явились на вечеринку в штатском, и один из них толкнул Роже локтем в бок и указал на джинсы Жюля – отутюженные, с двумя острыми стрелками на штанинах. Над наглаженными джинсами потешались до тех пор, пока никто не захотел больше слушать Роже и другого офицера, и они налили друг другу еще пастиса – в утешение после серии проигрышей марсельской футбольной команды.

Об этом же моменте вспоминал и Жюль, шагая по ярко освещенному коридору к палате мадемуазель Монмори. Он слышал шутки про глажку и понимал, что речь идет о его джинсах, но больше никто из полицейских не обращал на них внимания, а комиссар Полик даже с улыбкой переглянулся с Жюлем и сочувственно покачал головой.

Жюль видел, что в конце коридора стоит офицер Фламан, беседуя с молодым рыжеволосым полицейским, которого Шельфер знал только в лицо. Этот новичок явно нервничал, но старался изо всех сил. В отличие от Роже, который не спешил закончить перекур. Жюль подошел к коллегам, обменялся с ними рукопожатием, справился о состоянии мадемуазель Монмори (все еще критическое) и услышал, что к ней в палату разрешено впускать только больничный персонал с бейджами. Ближе к вечеру пациентку могут навестить ее родители. У Фламана нашлась их фотография, которую он передал Жюлю.