Лгунья-колдунья - Анна Ольховская Страница 11

Дождь, ввалившийся накануне вечером без стука, оказался не только дурно воспитанным, но и злокозненным. Мало ему, похоже, что слякоть и мокредь вокруг развел, так он еще и плохо выстиранное облачное одеяло с собой приволок.

И утро получилось унылым, блеклым, пасмурным. Осенним таким, противным.

— Бр‑р‑р, гадость какая! — Путырчик, зябко поеживаясь, закрыл за собой дверь избушки. — Вчера же еще так тепло было, я и выскочил в одной майке…

— Венечка, ну зачем же ты врешь, — Лена мрачно рассматривала в маленьком зеркальце свое несколько деформированное после сна лицо. — Мало того, что ты оказался жутким храпуном, так ты еще и брехун. Одного не пойму — где в этом тощем теле размещается механизм столь мощного рева? Или это кости резонируют?

— Нет, ну ни фига ж себе! — Архивариус от возмущения захлебнулся словами, пару секунд невнятно булькал. Потом на поверхность снова всплыли относительно связные фразы: — Это с какого перепугу я брехун?! Когда я брехал?!

— Да только что, — Осенева попыталась разгладить вмятину на щеке, оставленную спальным мешком, но, смирившись с неизбежным, позволила организму справляться с последствиями плохого сна самостоятельно. — Нагло заявил, что на улицу в одной майке ходил.

— А что, нет, что ли? — импульсивный Венечка от возмущения аж подпрыгнул, затем вцепился в край своей и без того растянутой тишотки и затряс им (краем). — Это что, по‑твоему, свитер? Пальто? Шуба?

— Майка.

— И почему я тогда брехун?

— Так на тебе ведь еще и портки есть, — ехидно сообщила Лена. — А было бы забавно, если бы ты до ветру голопопым бегал.

— Размечталась, — буркнул Путырчик, вытаскивая из рюкзака свитер. — Народ, там, на воле, сейчас архигадко, сколько нам до отъезда дней осталось?

— Да всего три, — усмехнулся Вадим. — Выдержишь, незабудка ты наша хрупкая?

— Сам ты незабудка! — Путырчик швырнул в приятеля комком непонятного происхождения. — Можно подумать, ты любишь серую осеннюю гнусь. А под мелким моросящим дождичком мокнуть — чистый кайф!

— Веня!!! — грянул возмущенный женский хор, когда комок, не долетев до цели, развернулся и радостно оповестил органы обоняния присутствующих о своем пикантном секрете. — Свинья ты противная! Ты что, носки свои в принципе не стираешь или только здесь?!

— А где вы видели свинью, стирающую носки, — хмыкнул рыжий, ничуть не смутившись. — И вообще, дамы, вам не кажется, что пора завтракать? Или хотя бы приступить к приготовлению пищи?

— Точно! — Тарский гибко поднялся с пола, с хрустом потянулся и погладил мгновенно прильнувшую к нему Дину по голове: — Ну что, малыш, угостим народ грибной жарешкой и морсом из ягод, а? Давай, давай, похлопочи там, хозяюшка моя!

От этой фразы, произнесенной особенно проникновенно, девушка впала в гипнотический транс. Она кивнула, осмотрела всех совершенно расфокусированным взглядом и пролепетала:

— Все будет готово минут через двадцать‑тридцать. Потерпите?

— Дина! — рявкнула Осенева, с гадливостью отвернувшись от самодовольно ухмылявшегося самца. — Не смей!

— Значит, договорились? — Судя по улыбке, Квятковская реагировала только на своего Тони, все остальные внешние раздражители для нее не существовали.

Девушка потерлась, словно кошка, о руку ненаглядного и направилась к выходу. Остальные потянулись за ней, старательно обходя Тарского.

— Соотечественники, оденьтесь потеплее, там гнусно!

— Спасибо, сердобольный ты наш! — Вадим хлопнул Путырчика по плечу, снял с гвоздя, вбитого в стену, висевшие там ветровки и раздал остальным.

Там действительно было гнусно. Мокро, сыро, поверхность озера из голубой превратилась в свинцово‑серую, дул пронизывающий ветер. Переход к осени здесь, на севере, был слишком уж резким.

Курильщики отошли в сторону и осчастливили себя первой утренней сигаретой. Лена и Нелли, не принадлежавшие к этому племени, с сочувствием наблюдали за суетившейся Диной.

Та несколько раз обежала вокруг избенки, затем сбегала к озеру, пошебуршилась возле лодки, вернулась и растерянно затопталась на месте.

— В чем дело, малыш? — Тарский выщелкнул окурок в кусты и подошел к девушке.

— Тошенька! — всхлипнула Дина. — Все пропало!

— Что пропало?

— Все! И грибы, и ягоды! Ведро пустое вон валяется, и корзина тоже! Кто‑то ночью все выбросил. Что же делать?

— Народ, ну вы уроды! — Антон успокаивающе обнял расплакавшуюся девушку. — Из‑за ваших идиотских суеверий мы останемся голодными! Это же надо — не полениться встать ночью, утащить в лес ведро и корзину…

— А никто в лес и не ходил, — Борис, всмотревшись, подошел к яме, выкопанной специально для мусора. — Вон ваша добыча, преет среди гнили. Похоже, наш неведомый доброжелатель предварительно хорошенечко потоптался по грибочкам.

— Это не доброжелатель, это трус, — Тарский презрительно поморщился. — Неужели он предполагал, что мы будем выковыривать еду из мусора? Топтать‑то зачем? И что теперь жрать будем?

— Во‑первых, не жрать, а есть, — процедила Лена. — А во‑вторых, можно подумать, что твоя добыча была нашей последней заначкой. Девчата, пойдем кашу сварим нытикам! А после завтрака мужчины пусть на рыбалку отправляются.

— А вы — за съедобными корешками, — хмыкнул Борис. — Напоследок поживем в первобытнообщинном строе.