Замок четырех ветров - Валерия Вербинина Страница 11
Замок четырех ветров - Валерия Вербинина читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
– Читай… Я даже не знаю, что можно об этом сказать.
Отец поглядел на меня с благодарностью и выхватил у меня письмо. Он прочитал его два раза, задерживаясь на некоторых фразах.
– Мне кажется, ей с ним плохо, – промолвил он наконец, возвращая мне листок.
«А мне кажется, что она абсолютно счастлива без нас», – должна была ответить я, и это было бы сущей правдой. Но общение с мудрой Эвелиной научило меня, что в жизни случаются моменты, когда лучше промолчать, чем навредить самой истинной истиной на свете, и я ничего не сказала.
– Люди пишут о пустяках, – продолжал отец, – когда у них нет желания писать о главном. – Он покачал головой. – Триста пятьдесят рублей за платье, ну надо же! По-твоему, такое возможно?
Я могла бы сказать ему, что очень даже возможно и что нас променяли – в том числе – на это платье, сшитое знаменитой Амели Дюпен де Сент-Андре. Но внезапно меня охватило странное ощущение: мне просто-напросто надоело терзаться. Нет ничего утомительнее, чем изводить себя из-за людей, которые все равно никогда этого не оценят.
– Джон Иванович еще не получил ответа по поводу новой вакансии? Ну, в конторе?
– Нет, – ответил отец, явно удивленный неожиданной переменой темы, – а что?
– Эвелина думает, что если нам выделят еще одну вакансию, я могу ее занять.
Мой отец был передовым человеком и в принципе добрял желание женщин самим зарабатывать себе на жизнь; но то, что я собиралась стать почтовой служащей, его все же озадачило.
– Ты? Пойдешь работать на почту?
– Почему нет? Ведь женщины могут там работать…
– Да, но ты не справишься! Половина здешнего населения не говорит по-русски, а ты не знаешь ни немецкого, ни латышского. Ты просто не сможешь с ними объясниться.
– Там будут Гофман и Крумин, – напомнила я. – Думаю, они помогут мне с переводом, если потребуется. И потом, я вовсе не сказала, что не хочу учиться.
Отец поглядел на меня и покачал головой.
– Не знаю, что у тебя в голове, – проворчал он, – но если ты думаешь, что работа поможет тебе найти жениха, ты заблуждаешься.
– Ну знаешь ли! – возмутилась я. – При чем тут жених? Я просто… просто не могу сидеть в четырех стенах! Вся домашняя работа на Эвелине, а я не знаю, что мне делать. Я уже сто раз прочитала свои книги и выучила их наизусть, еще немного – и я их возненавижу, а ведь это очень хорошие книги! Джону Ивановичу как начальнику почты присылают «Курляндские губернские ведомости», и я уже прочитала все номера, которые сохранились в доме. Ты знаешь, что в Либаве ходит электрический трамвай? Трамвай! А моя жизнь проходит тут, пока другим везет, и они могут ездить на трамвае!
– Но ведь в этом нет никакого счастья, – ответил мой отец, которого слегка утомил наш спор. – Трамвай, автомобиль и даже дирижабль… они ничего не меняют в самом человеке.
– У меня чулки сношены, – выпалила я, – и даже если зима будет теплой, мне нужно новое пальто. Избавь меня от разговоров о счастье и несчастье, я просто хочу, чтобы у меня было пальто, и чулки, и красивое платье!
Отец хотел что-то сказать, но я решила поставить в нашем разговоре точку и вышла, хлопнув дверью – настолько, насколько вообще можно это проделать с дверью, которая не закрывается до конца.
Через несколько недель, в конце мая, Джон Иванович Серафим принял меня на работу почтовой служащей «шестого разряда, низшего оклада». Мне казалось, что я вступаю в новую жизнь, и я почти забыла о замке, который совсем недавно занимал мои мысли; но в действительности замок никуда не делся, он терпеливо ждал своего часа, чтобы стать частью моей судьбы, и работа, которую я получила, только должна была приблизить этот час.
Ружка
Я быстро освоилась на почте, хотя мое появление в числе служащих озадачило некоторых из местных жителей. Они привыкли иметь дело исключительно с мужчинами, и в начале моей работы мне несколько раз пришлось столкнуться с тем, что люди, которые пришли отправить письмо или денежный пакет, просили, чтобы ими занимался только Нил Федорович Крумин. Хотя в Шёнберге, при всей его захолустности, уже имелись телеграф и даже телефон, с техническими новинками все же проще смириться, чем с чем-то, что идет вразрез с вашими представлениями, пусть даже самыми пустячными. Но мне повезло: при малейшем намеке на какую-то неприятную ситуацию я всегда ощущала поддержку Джона Ивановича, отца и остальных служащих. Кроме того, я использовала любую возможность набраться знаний и усердно практиковалась в немецком, который вскоре стала более или менее хорошо понимать. Не прошло и месяца, как большинство обитателей Шёнберга привыкло к моему присутствию на почте, и даже больше того – насмешливый Гофман утверждал, что никогда еще наше отделение не пользовалось таким успехом. Еще немного, говорил он, весело блестя глазами, и мы сделаемся даже популярнее, чем трактир папаши Мозеса и казенная винная лавка.
– Ну что за глупости вы говорите при барышне, Карл Людвигович, – ворчал Лихотинский. – Нехорошо, ей-богу, нехорошо! Разумеется, наше отделение куда интересней, чем какой-то там трактир. Лично я совершенно в этом не сомневаюсь!
Доминик Адамович Лихотинский был наполовину поляк и внешне производил впечатление этакого сухаря – строгого неулыбчивого господина из тех, которые кажутся столь скучными в жизни и столь незаменимыми на работе, требующей пунктуальности и аккуратности. На самом деле он обладал отменным чувством юмора, которое выражалось не только в словах, но и в интонации, и в выражении лица, и его пикировки с маленьким язвительным Гофманом порой выглядели уморительнее любого выступления дуэта комиков.
– Да что в нашем отделении хорошего, скажите на милость? – наскакивал Гофман на коллегу.
Гофман служил телеграфистом, и хотя в почтовом ведомстве телеграфисты стоят особняком, на их доходах это никак не отражается. Худой, остролицый, с большим ртом, он телосложением походил на подростка, но глаза у него были умные и ироничные, и многие побаивались его острого языка.
В ответ на замечание Гофмана Лихотинский закатывал глаза и, величественно обводя рукой все, что нас окружало – пожелтевшие почтовые правила на стене, эмблему нашего ведомства, конторки служащих, газеты, телеграфный аппарат и прочее – важно изрекал:
– Культура, милостивый государь, культура!
– Ничего не имею против культуры, – хмыкал Гофман, – но когда я вижу, как часто к нам является фотограф… или как сын местного арендатора каждый день приходит на почту…
– Карл Людвигович!
– Нет уж, дайте мне закончить! Когда я вижу, как этот Янис всякий раз покупает у Анастасии Михайловны копеечную марку, всячески затягивая свои визиты, в мою душу закрадываются подозрения!
Я почувствовала, что краснею, а Нил Федорович Крумин, который сгорбился за конторкой и заполнял какие-то бумаги, поднял голову и послал телеграфисту предостерегающий взгляд. Крумин был человеком основательным, серьезным и малочувствительным к юмору. Он редко участвовал в шуточных перепалках Лихотинского и Гофмана, а если и ввязывался в них, то неизменно терпел поражение.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии