Молот и "Грушевое дерево". Убийства в Рэтклиффе - Т. А. Критчли Страница 11

Не вызывает удивления, что потрясенный гибелью семейства Марров Ашбуртон распереживался и прервал свое восемнадцатилетнее трезвое молчание. Эти убийства с самого начала возымели небывалую власть над сердцами и умами лондонцев. Чувство было частично вызвано страхом перед жестокостью и безжалостностью совершенного, частично состраданием к беззащитным и юным жертвам – никому из убитых не исполнилось двадцати пяти лет, а сын Марра был еще грудным младенцем. Казалось бы, зависть могла быть больше обращена на богатых и сильных мира сего, и они чаще рискуют, что их обворуют или даже убьют. Но богатые понимали опасность и имели средства бороться с ней. Очевидно также, что насилие и месть могли быть уделом проституток, доносчиков и воров. Но при чем тут Тимоти Марр – бедный, трудолюбивый, уважаемый человек, живший в ладу с соседями, хороший муж и отец? Его не спасли ни добропорядочный образ жизни, ни безденежье. Он был уничтожен, жестоко истреблен со всей семьей, словно его ни во что не ставили ни люди, ни небеса.

Да, времена стояли суровые, недобрые, подчас варварские. Правосудие отправлялось жестко. Но все же правосудие существовало, существовал общественный порядок, пусть он и поддерживался властной рукой. В Ист-Энде жили необразованные бедняки, нередко беспощадные друг к другу, но столь свирепые расправы случались нечасто, и Англия с ее низким уровнем убийств пользовалась в Европе завидной репутацией. Например, в 1810 году (а это был первый год, когда министерство внутренних дел собрало криминальную статистику) были казнены шестьдесят семь человек, но всего девять за убийства. Восемнадцать – за грабеж, еще восемнадцать – за подлоги. Цифры отражают низкий уровень убийств, однако пропорция характерна. Преступления против собственности были более распространены и также жестоко наказывались, как и преступления против личности. Убийство все еще было редким, пугающим правонарушением. Истребить целиком семью казалось потрясением основ не только правопорядка, но морали и религии. Если такое случается, то кто может чувствовать себя в безопасности? Если добропорядочность и скромность не защищают, то что может защитить? Ужаса добавлял и тот факт, что поведение преступников было абсурдным, немотивированным. Бедные и уважаемые оказались особенно уязвимыми, так как они работали допоздна. Лавочник или трактирщик, если хотел заработать, не мог захлопнуть дверь перед потенциальными клиентами. Но как вести дела, если любое возникшее в сумерках на пороге лицо могло оказаться ликом злобного дьявола? Если жены и родные отказывались покидать свои углы, как только наступала темнота? Если посетители не решались уходить поодиночке?

Три беспомощных магистрата и неутомимый Хэрриот прекрасно сознавали, что тревога в обществе начинает перерастать в панику. Но все их усилия принесли не много плодов. Однако в среду 11 декабря наметился некоторый прогресс. Суд Шэдуэлла взял под стражу и допросил по поводу стамески плотника, который занимался ремонтом лавки Марра. «Таймс» в этой связи сообщала:

«В доме мистера Марра некоторое время шел ремонт. Мистер Паф подрядился надзирать за выполнением плотницких работ. Он нанял человека, который переделывал витрину лавки. Тому потребовалась стамеска, которая уже описана как имеющая двадцать дюймов в длину. У мистера Пафа не было подобного инструмента, и он позаимствовал его у соседа. Рабочий, закончив дело, получил расчет, но инструмента не отдал. Мистер Паф спросил его, куда делась стамеска – ведь он взял ее на время у соседа. Рабочий ответил, что она где-то в доме, но пока не найдена. Это произошло три недели назад. Паф зашел к Марру и попросил поискать стамеску, чтобы вернуть ее соседу. Через несколько дней Марр сообщил Пафу, что обыскал весь дом, но ничего подобного не нашел. С тех пор о стамеске не было известий, пока в день роковой бойни ее не нашли рядом с телом мистера Марра. Паф рассказал об обстоятельствах ее потери, и плотника арестовали для допроса. Паф и потерявший стамеску плотник показали под присягой, что стамеска имеет те же особые приметы, которые были у той, что получил для работы задержанный. Теперь его личность предстояло опознать девушке-служанке (чью жизнь чудом сохранило провидение) – она должна была подтвердить, что это тот самый человек, который работал в лавке ее хозяина».

Таким образом, к среде было определенно опознано одно из орудий, обнаруженных в доме убитого, и взят под стражу плотник, который, как стало известно, этим орудием пользовался. Обвинения предъявили и мужчине, которого полиция задержала во вторник в пабе, где тот хвастался, будто знает совершившую убийство компанию. Его допросили и в качестве подозреваемого посадили за решетку. Но рассказ этого человека был настолько невнятным, что всем стало ясно: в пабе он говорил под действием паров алкоголя. Его отпустили, строго предупредив, чтобы впредь не болтал чего не следует и не сквернословил. И еще одному человеку предъявили обвинение на основе таких же слабых и необоснованных улик. И точно так же, рассмотрев дело, обвинение сняли.

Только в четверг, на пятый день после убийства, министр внутренних дел сдался давлению «Таймс» и других газет и согласился объявить вознаграждение от имени правительства. Это было беспрецедентным шагом – по крайней мере, случилось впервые за полстолетия. Правительство нередко предлагало награды за информацию о тех, кто совершил преступления против общественного блага, но все просьбы относительно вознаграждения за информацию о совершивших преступления против личности, в том числе убийства, неизменно отклонялись. Таким образом, появившаяся на Рэтклифф-хайуэй и в других частях города вторая листовка должна была свидетельствовать о крайней озабоченности правительства. Вот ее текст:

«Уайтхолл, 12 декабря 1811 года. Когда его королевскому высочеству принцу-регенту было нижайше доложено, что на дом торговца льняным товаром Тимоти Марра номер 29 по Рэтклифф-хайуэй, приход Святого Георгия, в ночь с субботы на воскресенье примерно между двенадцатью и двумя часами неизвестным или неизвестными совершено нападение и убиты сам мистер Марр, его жена Селия, их грудной младенец в колыбели и мальчик-слуга Джеймс Гоуэн – все чрезвычайно варварским способом, – его королевское высочество милостивейше повелели: для наилучшего разрешения дела и предания правосудию жестоких убийц назначить вознаграждение в 100 фунтов любому (кроме того или тех, кто сам совершил преступление) за информацию о соучастнике или соучастниках убийства. Деньги будут выплачены достопочтенными лордами, представляющими Казначейство Его Величества, после того как уличенное лицо или лица будут признаны виновными.

Р. Райдер».

Обещанное вознаграждение было существенным, но не чрезмерно щедрым. Как обычно, делалась ставка на случай. Плотник все еще находился в тюрьме. Оставалась вероятность, что он все-таки замешан в убийствах. Тогда кому-нибудь из его сообщников награда в 100 фунтов могла показаться достаточной, чтобы уличить подельника.

Но обвинение против плотника тоже оказалось несостоятельным. 13 декабря «Таймс» писала:

«Вчера (в среду) утром плотник из работников мистера Пафа, нанятый примерно три недели назад для ремонта лавки мистера Марра, подвергся очередному дознанию. Опознать его пригласили служанку Марра и каменщика. Многие уважаемые квартиросъемщики, его домовладелец и прочие свидетельствовали в пользу подозреваемого, и, к удовлетворению магистратов, его алиби было установлено. Стамеска оказалась та самая, которую взял на время работник мистера Пафа, но молодой человек показал под присягой, что нашел ее в подвале, когда сразу же после убийств обходил с ночным сторожем дом Марра. Судьи освободили плотника, решив, что для нового слушания недостаточно улик».