Шпионский тайник - Питер Джеймс Страница 11

Объявление висело уже второй месяц, и результат давал надежду на лучшее. Сопровождение семейной пары на лыжный курорт. Доставка картин в Даллас. Слежка за женщиной, подозревавшейся в романе на стороне, – как оказалось, она всего лишь втайне посещала психотерапевта. Транспортировка двух доберман-пинчеров на виллу на юге. Был еще один нервный британский бизнесмен, живший в Париже, которого я раз в неделю доставлял к двери дешевой проститутки на рю Сен-Дени, а потом дожидался снаружи, пока они закончат, – бизнесмен боялся, что его ограбит сутенер этой шлюхи.

Я сидел, держа на виду «Таймс» и потягивая сигарету. Последние два дня получились не слишком удачными с точки зрения бизнеса, но оснований для беспокойства не было. Кто знает, может быть, какая-нибудь изящная, загорелая, роскошная разведенка с кучей денег и неукротимым желанием провести две недели на своей вилле на Сардинии в компании ни на что не претендующего друга вот-вот клюнет на мою приманку.

Тип, пододвинувший к моему столику другой стул и сам его занявший, едва ли соответствовал моим ожиданиям: старый потрепанный макинтош желтовато-коричневого цвета, плотная шерстяная рубашка «вайелла» и незнакомый мне клубный галстук неприятного оттенка зеленого.

Первым делом незнакомец вытащил из кармана брюк несвежий носовой платок и вытер выступившие на лбу бусинки пота. Дышал он тяжело, но не потому, что совершил неожиданный рывок за автобусом или что-то в этом роде, а как человек, для которого собственное тело не столько полезная машина, сколько довесок, изнурительное обременение; как человек, настолько недееспособный и страдающий от избытка веса, что даже простой акт транспортировки его через тротуар на своих двоих требовал особого усилия; как человек, призывающий на помощь все свои силы, дабы поднести ко рту вилку или стакан воды. Болезненного вида землистая плоть висела на лице дряблыми складками, вялый подбородок заметно подрагивал. Глаза темнели в заплывших жиром глазницах, волосы, жидкие и сальные, прилипли к голове неровными прядями. Жара явно не доставляла ему удовольствия.

На вид ему было лет пятьдесят с небольшим. На роль доброго волшебника, щедрого благотворителя незнакомец не тянул. Приближение к столу и посадка временно лишили бедолагу возможности изъясняться. Увидев его в таком состоянии, ни один уважающий себя врач не посоветовал бы ему выйти и купить долгоиграющую пластинку.

– Прочитал ваше объявление, – сообщил он после долгой паузы. – Уэзерби. – Он протянул руку – пальцы оказались на удивление сильными. Другой рукой Уэзерби подозвал официанта и заказал кофе и коньяк.

Голос у него был приятный: ясный и четкий, голос образованного англичанина старой школы.

– Хотите получать пятьсот долларов за утреннюю работу? Наличными. Никаких вопросов.

– Что придется делать? – Если откровенно, мне было все равно, что делать. Заставить меня отказаться от таких денег могло бы только что-то чрезвычайное.

А после того, что он сказал дальше, даже крайне чрезвычайное.

– В багажнике вашей машины. Там все. Включая деньги.

Официант принес кофе и коньяк, и мой новый знакомый отпил по глотку того и другого, а потом, судя по звукам, прополоскал смесью рот. Проглотил. Чмокнул губами. Огляделся.

– Приятная погода. – Прозвучало это так, словно было обращено к миру в целом и ни к кому в частности. – Весьма приятная. Париж хорош в это время года.

Удивительно, как он это заметил.

– Да, – продолжал Уэзерби. – Париж очень хорош в это время года. – Он повторил ритуал с кофе и коньяком. Я наблюдал за ним с любопытством, пытаясь определить, кто он такой и что он такое, а вот что ответить, так и не придумал. Я чувствовал себя беспомощным школьником в кабинете директора. – Нравится Париж?

– Да. – Мне показалось, он собирается сказать что-то чрезвычайно важное, явить некое грандиозное откровение, изречь нечто такое, от чего я задохнусь в полнейшем восторге и что расставит все по своим местам. Я ждал.

– Хорошо. Рад слышать. Париж – симпатичное место. Веселое. Что ж, надо идти. – Он допил свою смесь и поднялся. Удостоил меня еще одним крепким рукопожатием. – Хорошая машина. Открытая крыша. Хорошая погода для открытой крыши.

Я попытался прочесть что-то в его лице, глазах. Ничего. То, что, возможно, было там еще несколько секунд назад, ушло – книгу захлопнули и плотно обернули невзрачной упаковочной бумагой. Он растворился среди красивых девушек, блуждающих туристов, щеголеватых молодых людей, прихрамывающих ветеранов войны, элегантных женщин средних лет, шума «ситроенов» и зычных гудков.

Ушел. И даже мелочи – заплатить за кофе с коньяком – не оставил. Ловкач.

Я расплатился и влился в поток движения, текущий в общем направлении на Версаль, чтобы найти там тихое местечко и заглянуть в носок от Санты.

Примерно через четверть мили меня остановил полицейский на мотоцикле – редкий случай в городе, где скорость, как и в целом пренебрежение правилами дорожного движения, – закон моторизованных джунглей.

Элегантные белые ремни сочетались у него с дурным запахом изо рта, сила которого могла бы остановить скунса на расстоянии в пятьдесят футов.

Меня едва не парализовало от страха. Я понятия не имел, что положил в багажник маньяк Уэзерби, но меня не оставляло подозрение, что там может оказаться нечто, способное серьезно заинтересовать месье Щеголя.

– Licence. Carte verte. Passeport.

– Je n'ai pas le passeport avec moi.

– Vous restez à Paris?

– Oui, monsieur.

– Où?

– Seize. Rue de la Reine, Passy.

– Depuis combien des jours?

– Cinq jours, monsieur[2], – соврал я. Мне совсем не хотелось, чтобы они знали, что я живу здесь. Разоблачение обернулось бы обязательной волокитой с получением и установкой на машину французских номеров.

Он поправил ремень, на котором висел револьвер в кобуре и дубинка, тоже в кобуре.

– Licence et carte[3].

Порывшись в бумажнике и бардачке, я предъявил ему мои английские права, международные права и квитанцию об оплате международной страховки. Он просмотрел их, потом обошел машину, внимательно ее рассматривая. Тот факт, что я сидел бледный как полотно и дрожал как осиновый лист, его, похоже, не интересовал. Может, просто привык и считал, что так и должно быть.

Полицейский вернул мне документы:

– C'est une belle voiture. Ça va. Merci, monsieur. Allez[4]. – Он махнул рукой и вернулся к мотоциклу.