Боль - Ольга Богуславская Страница 11

В тот день все было, как всегда. Жена в 6 утра ушла на работу. Павлов остался дома с четырехлетним Костей и шестилетним Маркосом.

Часам к девяти в гости пришел сосед с бутылкой. Когда бутылка кончилась, пошли в магазин. Там помогли разгрузить машину с продуктами, им дали бутылку вина. Вроде бы за вином ходили два раза, но Павлов не помнит точно. Правда, не помнит. В начале второго сосед ушел домой спать. И Павлов остался с детьми один.

А потом - все, что было потом, мы знаем только из рассказа Маркоса и из обвинительного заключения. Обвинительное заключение, в свою очередь, реконструкция событий, которые в принципе реконструкции не поддаются.

Виной всему стал самолет. Маркос сказал, что они с Костей хотели взять игрушечный самолет, и с этого все началось. Павлов с женой и детьми занимал половину маленького одноэтажного домика. Комната, кухня и крошечная прихожая. Очевидно, дети играли там же, где пили папа и дядя Леша. И чем-то папу рассердили. Вот самолетом, кажется...

Около трех часов Костя прибежал к соседям. Заплаканный, босой, без штанов, в одной рубашонке. Одна щека у него сильно распухла. Видно было, что ребенок избит. Следом за ним появился Павлов. Соседка попыталась была оставить мальчика у себя, но Павлов молча взял его и унес. Вот и все. Остальное видел Маркос.

Из обвинительного заключения:

"То обстоятельство, что потерпевший прибежал к Тимошенко (соседка. О.Б.) с опухшим лицом, раздетый, босой, сильно плакал, указывает на длительность причиненных страданий... Павлов Н.А. начал истязать сына до 15 часов, а после того как сын смог убежать от него к соседям, он забрал его домой и продолжал истязания.

Несовершеннолетний свидетель Алексашкин М.М., 1987 года рождения, являющийся братом потерпевшего, так рассказывает о событиях 14 апреля 1993 года: мама была на работе, а папа пил водку с дядей Лешей. Он и Костя хотели взять самолет, а папа стал бить Костю. Костя спрятался под его кровать, но папа достал оттуда Костю и стал бить руками по голове, оцарапал его. Бил много. Он и Костя плакали, Костя звал его на помощь. У Кости была кровь. Он, Костя, лежал на своей кровати, потерял сознание. Папа бил Костю головой об стенку, потом ножом разрезал Косте попу. Костя уже не кричал. Папа "кидал Костю под меня", бил ремнем. Папа раздел Костю догола, у Кости текла кровь, он ещё дышал, а "глазки были наверх". Папа мыл его тряпкой, смывал кровь. Папины руки были в крови. Потом папа лечил Костю зеленкой. Потом он положил Костю на его кровать и стал трезвый. Папа хватал Костю за половой член".

Около девяти часов вечера, возвращаясь с работы, жена Павлова встретила свою сестру, и та сказал ей, что днем Павлов к ней приходил и просил нож, сказал, что хочет покончить жизнь самоубийством. Тот нож, которым он разрезал Косте попку и промежность, очевидно, куда-то делся. Был ведь в доме нож, а он пошел к сестре жены...

Л. Павлова бросилась к дому. Муж сидел на лавке у входа, дверь была закрыта на палочку. Старший сын смотрел в окно.

Павлов сказал: "Я такое натворил..." Смешное детское слово. Шалун. Когда она вошла в комнату, увидела, что Костя лежал на кровати голый без признаков жизни. Постель была вся в крови. Кровь была на полу, на печке, на стене над кроватью старшего мальчика.

Она упала в обморок. Когда пришла в себя, между ними состоялся разговор.

Я понимаю, что не разговор и не состоялся. Я понимаю, что она плакала, кричала, шептала - просто не знаю, как назвать тот час, когда она сказала своему мужу, что пойдет за милицией. А он стал её удерживать. Сначала сказал, что повесится, а потом - что сам сдастся.

Времени на то, чтобы повеситься, у него было много. Еще до того, как жена вернулась с работы. И после того. Но когда она пошла к соседям, он первым делом перенес труп Кости на другую кровать, а потом снял с подушек окровавленные наволочки и замыл, где увидел, пятна крови. То есть он соображал, что кровь - это плохо, её должно быть поменьше. Наволочки сунул под кровать.

Все говорят, что это должно было произойти со старшим ребенком. Он не любил его, а Костю - любил. Баловал даже.

* * *

Виновным он себя признал.

Но с оговоркой, имеющей, скорей, не юридическое, а другое, общежизненное значение. Он сказал, что не помнит, как это произошло, но, кроме него, сделать это никто не мог.

Если говорить о продуманной позиции, возможно, "не помню" и есть оптимальная. Но мне кажется, что это даже не позиция. Это как было на самом деле. Тогда, когда убивал, - видел, знал, чувствовал, а сейчас не помнит. Когда знакомился с делом, начал плакать, дойдя до заключения судмедэкспертизы. Там перечислены все телесные повреждения, которые были причинены этой птахе. Может быть, в этом месте следовало бы процитировать фрагмент экспертного заключения, но я не могу, не буду повторять, потому что мне кажется, что даже от простого повторения названий, слов птахе снова будет больно.

Когда плакал, говорил: неужели это сделал я...

Следователь сказал, что он выл как шакал.

Но быстро успокоился.

* * *

Я хотела взять у мамы Костину фотографию, чтобы его лицо, замечательная курносая рожица, все время было у тех, кто читает эти строчки, перед глазами. Но я не смогла поехать к Костиной маме. Теперь она осталась наедине с другим ребенком, который видел и помнит убийство малыша. Он, конечно, уже начал улыбаться, и взрослым может показаться, что рана начинает заживать. Но Юрий Иванович Луканкин, следователь которому довелось расследовать это - просто это, "дело" пусть останется на обложке, - сказал, что волосы дыбом стали у него тогда, когда он узнал, что Маркос все время ходит на могилу брата и носит ему свои игрушки и жевательную резинку.

У меня есть другая фотография.

Костя лежит на столе в морге, и каким-то специальным инструментом отведена та плоть, которую убийца разрезал на попке сына. Смотреть на это нет никакой возможности, он лежит, как любят лежать малыши на теплом песке, лягушонком, на животе, разбросав руки и ноги. Избит и истерзан он так, что временами детские черты кажутся взрослыми.

Отец бросал его по комнате, бил об стену головой.

"Далее, в протоколе осмотра места происшествия указано, что под кроватью обнаружены детская майка и детская рубашка, обильно пропитанные кровью, принадлежащие, по словам присутствовавшей при осмотре матери потерпевшего, её сыну. При осмотре майки и рубашки обнаружено, что по боковому шву майки и боковым швам рубашки и её рукавов имеются разрывы, которые, по мнению следователя, могли образоваться, когда Павлов Н.А. брал сына за рубашку и трусы и бросал по комнате..."

Единственным слабым подобием утешения для всех нас может быть то, что такое не является приметой нашего времени, только и исключительно нашего. Такое было всегда. И это делает вечным вопрос о том, что же должно произойти с человеком, чтобы он это смог.

Какое все это имеет значение, ведь Костю это не оживит, а это единственное и главное. Кости нет и никогда больше не будет. Но если бы я все же могла вымолвить хоть слово, чтобы попытаться вымолить за всех взрослых прощение у того, другого, шестилетнего, который все видел, - тогда я бы сказала о ничтожестве, в которое человек всегда впадает постепенно. И никогда - без участия других.