Я украду твой голос - Сергей Бакшеев Страница 11

То, что все называли непонятным словом «обаяние», пряталось в структуре голоса человека. Никто не мог толком объяснить, почему один человек кажется приятным, а другой противным, почему одного уважают, а другого презирают, кому-то доверяют, а кому-то нет. И только наблюдательный Марк Ривун познал этот секрет. Он «видел» любой голос, как линии на своей ладони, и так же, как отпечатки пальцев, каждый из них был индивидуален. Но если отпечатки пальцев никто не мог подделать, то нужную тональность и вибрацию голоса необычный мальчик с изуродованной шеей старательно запоминал и быстро учился воспроизводить.

В одну из суббот Софья Леонидовна и Нинель Владиславовна, отведав малиновой настойки, как обычно, млели от чудного голоса итальянского певца. Марк, знавший наизусть все повороты музыкального сюжета оперы, больше прислушивался к новым звукам за окном.

На заводе, стремительно выросшем за оврагом, осуществляли пробный пуск оборудования. Натужно взревела огромная турбина, со свистом набрала обороты. Потом равномерный высокий гул словно натолкнулся на препятствие, потерял юношескую силу и рывками стал заваливаться в старческий бас. В механическом гудении начали преобладать низкие протяжные ноты.

Софья Леонидовна поджала губы, озабоченно потерла виски. Нинель Владиславовна беспокойно заскрипела плетеным стулом. Низкий гул за оврагом нарастал.

— Прикрой форточку, — попросила учительница музыки Марка.

Створка захлопнулась, погнутый язычок оконной защелки лег в металлический паз, отгородив комнату от внешнего шума, но Марк чувствовал, что мощные волны по-прежнему проходят сквозь старую раму и деревянные стены. Он давно убедился, что способен воспринимать звуковые колебания не только через оттопыренные уши, но и напрямую, всем телом.

— Боюсь, война скоро будет. Гитлер пол-Европы уже захватил, — покачала головой Софья Леонидовна.

— Мне тоже страшно, Софьюшка. Ведь и старые уже, пожили, а все равно помирать боязно.

— И без войны что-то тревожно.

— Плохо спала?

— Ворочалась, как всегда. Но с утра всё хорошо было, а вот сейчас… Аж сердце перехватывает. Марк, выключи граммофон!

— Я тоже плохо себя чувствую. Мигрень начинается. Может, погода меняется?

Мальчик послушно поднял блестящий валик с иглой, убрал пластинку. Граммофон ему совершенно не мешал. Всё его внимание было устремлено наружу. Явный шум за окном уже стих, но Марк слышал, как в чреве завода нарастает вибрация. Он чувствовал мощные волны, исходящие от большого агрегата. Они пронзали стену, легко проходили сквозь него, толкались в тела старушек, заставляя трястись их поджилки.

— Страшно, Нинушка, ой как страшно, — схватилась за сердце Софья Леонидовна. Ее лицо смертельно побледнело.

Нинель Владиславовна, не обращая внимания на подругу, вскочила с кресла, заметалась по комнате. Марк с любопытством наблюдал, как перепуганная старушка плотно прикрыла дверь, нервно задернула шторы, а учительница музыки сжалась в кресле, зажмурила глаза и зажала уши, словно перепуганный ребенок. Пять минут назад старушки наслаждались наливкой и музыкой, а сейчас тряслись от страха. Что произошло за это время?

Марк с интересом повернулся к стене, за которой располагался заводской корпус. Сквозь нее шли тяжелые волны колебаний. Он их почти не слышал, но хорошо ощущал внутренними органами. Прятаться от них или затыкать уши было совершенно бесполезно, да его они и не тревожили. Напротив, его тянуло к новым неведомым звукам.

Мальчик вышел из дома и встал на склоне оврага. Из заводских ворот, скукожившись и пошатываясь, выбирались испуганные люди. Они падали на пожухлую траву и корчились от боли. Некоторые в страхе отползали и скатывались в овраг. Могло показаться, что рабочие ранены, но Марк не слышал взрыва или производственной аварии. Завод источал только вибрацию и низкий шум. Приглядевшись, он убедился, что люди внешне совершенно невредимы, их терзала внутренняя боль.

Неожиданно, задев ворота, на дорогу выскочил грузовик, съехал колесом в овраг и рухнул под откос. Машина кувыркнулась, хлопнула радиатором о дно и завалилась на бок. Из-под капота заструился черный дым, выбились язычки желтого пламени. Марк слышал, как огонь жадно прополз по трубке к бензобаку. Яркая вспышка осветила склоны оврага, ухнувший взрыв выкатился из глубины и отозвался дребезгом оконных стекол близлежащих домов.

Когда взрывная волна растаяла, Марк не услышал прежнего низкого шума. Невидимый вибрирующий маховик на заводе остановился. Мальчик подождал немного и разочарованно вернулся в дом. Полыхающая огнем машина его не интересовала. Со звуками пожаров он был давно знаком.

Успокоившаяся Нинель Владиславовна тормошила Софью Леонидовну.

— Просыпайся. Не знаю, подруга, ты как хочешь, а я выпью. — Она разлила настойку по бокалам и тут же махом выпила.

— Что это было? — дрожащим голосом спросила учительница музыки.

— Грузовик загорелся и взорвался, — буркнул Марк, тщательно запоминая новый сегодняшний шум.

— А я думала война. Аж сердце ойкнуло.

— Хватит тебе про войну! Лучше выпей, — посоветовала тучная Нинель Владиславовна, размачивая сухарь в остывшем чае. — Не люблю я эти современные вонючие тарахтелки. Вот раньше: тройка с бубенцами, чистый воздух! Да, Софьюшка?

— Болит, — терла грудь длинными негнущимися пальцами учительница. — Думала, что не выживу. Внутри все трясется, а голову, как тисками сжало.

— Это давление. Может, пластиночку включить? Музыка иногда помогает.

— Воздуха хочется. Марк, открой форточку.

Ривун выполнил просьбу учительницы и сообщил убедительным голосом:

— Я пойду. Мне пора. — Ему не терпелось остаться одному, чтобы всесторонне обсмаковать новый необычный звук, внушающий людям панический ужас.

— Ступай. В следующий раз начну учить тебя нотам, — традиционно пообещала Софья Леонидовна. Она давно хотела посвятить мальчика в азы музыкальной грамоты, но каждый раз с приходом говорливой подружки это обещание откладывалось.

Марк выскочил во двор и прислонился спиной к дощатой стене дома. Ему казалось, что она еще хранит те неслышные, но хорошо различимые телом волны. Он набрал в легкие побольше воздуха и завыл низким басом, пытаясь их воспроизвести. Он старательно имитировал гул и вибрацию, все глубже погружаясь в темную пучину бездонного океана звуков.

Лохматая соседская дворняга, проявившая, было, интерес к ноющему мальчишке, поджав хвост, забилась под порог. Где-то рядом тревожно заржала лошадь и понесла расшатанную телегу. Работяги, пытавшиеся потушить грузовик, в страхе разбежались кто куда.

Марк долго отрабатывал голосовую технику, пока не убедился, что ему подвластен и этот, пугающий остальных, неслышимый ухом шум. Он не видел, как потеряла сознание Софья Леонидовна, как подкосились толстые ноги Нинель Владиславовны. Она опустилась рядом с подругой, обхватив ножку стула. Испуганные глаза смотрели на открытую форточку и дрожащую занавеску. Когда ей показалось, что все внутри вот-вот оборвется, на лицо упала холодная сморщенная кисть бывшей пианистки. Нинель Владиславовна закричала от ужаса и отшатнулась в сторону. Рука дернула стул, и сверху на нее свалилось безжизненное тело старой подруги. Прядь седых волос упала в разинутый рот, прилипла к губам и языку, крик захлебнулся в старческом кашле.