Кровь слепа - Роберт Уилсон Страница 11

— Виктор, — произнес Ревник.

— Я немножко запоздал со звонком. Добыть информацию оказалось не так просто, потому что дело это, строго говоря, вне юрисдикции моего знакомого, — сказал Беленький. — Отряд, прибывший на место аварии, базируется в Утрере, городке неподалеку от Севильи. Обнаружив деньги, полицейские доложили по начальству в Севилью и, поскольку сразу же стало ясно, что это не рядовая автокатастрофа, а жертва — человек не простой, инструкций, что делать, испросили на самом верху, у комиссара Эльвиры.

— Черт… — прошипел Ревник.

— Ну а он передал полномочия старшему инспектору Хавьеру Фалькону. Помнишь его?

— Его каждый помнит еще с того взрыва в июне, — сказал Ревник. — Так куда же все это пошло?

— В управление полиции в Севилье.

— А найдется там у нас кто-нибудь?

— Как иначе я бы все это узнал?

— Ладно. Каким же образом нам это вернуть?

— С деньгами ты можешь попрощаться, — сказал Беленький. — Едва с ними покончили эксперты, как деньги тут же были отправлены в банк! Не фургон же захватывать!

— Да плевать мне на деньги, ей-богу, но вот… Да, ты прав. Другое дело диски. С чем бы нам подлезть к Фалькону?

— Купить его нельзя. И не мечтай.

— Так что же нам остается?

— Как всегда. Действовать через женщину, — сказал Беленький. — Имеется некая Консуэло Хименес.

— Ну да, — сказал Ревник. — На все найдется баба.

Остановившись на красный свет, Фалькон разглядывал свое лицо в зеркальце заднего вида, пытаясь отыскать в глазах следы навязчивой идеи, о которой говорил Кальдерон. Разглядывать красноречивые темные круги под глазами не было нужды: он и без того знал по легкой одеревенелости левой руки, по онемению, которое он ощущал в правой ноге, — знал, что гнездившаяся в нем и не дававшая ему покоя тревога начала уже выходить наружу.

Работа давила Фалькона своей тяжестью, как переполненный, плохо уложенный рюкзак, сбросить который ни на минуту даже в ночные часы нет возможности. По утрам он просыпался с помятым лицом, потому что проваливался в сон лишь за час до рассвета и спал этот час мертвецким сном. Каждая косточка в нем ныла и скрипела. Результат недельного отпуска, взятого им в конце августа и проведенного в Марокко в обществе друга Якоба Диури и в кругу его семейства, улетучился по возвращении после первого же рабочего дня.

Сзади завыла автоматическая сирена. Он вильнул в сторону, и фары проскочили мимо. Через Пуэрто-Осарио он въехал в старый город и, кое-как припарковавшись возле церкви Сан-Маркос, прошел пешком по улице Бустос-Тавера к пешеходному туннелю, соединявшему улицу с четырехугольником сарайчиков и мастерских, где находилась студия Марисы Морено. Его шаги по булыжному покрытию гулко раздавались в пустоте темного перехода. Вынырнув из туннеля, он, морщась от яркого света, увидел дворы и обрамлявшие его покосившиеся, полуразрушенные строения. Сквозь щели в стенах пробивалась трава, кое-где виднелись опорные балки, кучи металлического хлама и выброшенные холодильники.

По пожарной лестнице он поднялся к двери над каким-то сараем. Изнутри слышалось шарканье и глухое постукивание.

— Кто там?

— Полиция.

— Momentito. [5]

Дверь открыла высокая стройная мулатка. У нее была очень длинная шея, а в утянутых назад медно-рыжих волосах Фалькон заметил мелкие щепочки. Опилки прилипли и к щекам. На женщине был ярко-синий халат, надетый на голое, в одних только трусах, тело. Ее лоб и переносицу покрывали капли пота. Пот стекал и на обнаженные ключицы. Она тяжело дышала.

— Мариса Морено? — осведомился Фалькон, показывая полицейское удостоверение. — Я старший инспектор Хавьер Фалькон.

— Я уже раз двести рассказывала старшему инспектору Луису Зоррите все, что знаю, — сказала женщина. — Прибавить к этому мне нечего.

— Я пришел поговорить с вами о вашей сестре.

— Моей сестре? — удивленно протянула женщина. Но лицо ее, как это тут же отметил Фалькон, застыло от страха.

— У вас имеется сестра по имени Маргарита.

— Имя моей сестры мне известно.

Фалькон выдержал паузу, надеясь, что Марисе захочется прервать молчание каким-либо дополнительным кусочком информации. Но она лишь сверлила его взглядом, пока он не отвел глаза.

— Вы заявляли о ее исчезновении в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, когда сестре вашей еще не было семнадцати.

— Войдите, — сказала Мариса, — и ничего не трогайте.

Пол студии в тех местах, где отвалилась плитка, был грубо залатан рыжим цементом. В воздухе стоял запах свежеструганого дерева, скипидара и масляных красок. Повсюду валялись щепки и кусочки дерева, а в углу высилась куча опилок. С поперечной балки свисал толстый, способный выдержать целую мясную тушу крюк с электропилой, цепь которой была перекинута через балку.

Под этим замусоленным, в пятнах масла и опилках инструментом стояли три отполированные деревянные фигуры. Фигуры были темные, одна из них — без головы. Чтобы отыскать себе место, Фалькону пришлось обойти скульптуру кругом. Фигура без головы была женской, с высокими, безукоризненно круглыми грудями. Две статуи по бокам изображали мужчин с невыразительными лицами и пустыми глазами. В напряженно вздувшихся мускулах мужчин было что-то дикарское, яростное. Преувеличенные размеры гениталий, несмотря на вялое их состояние, таили в себе угрозу; казалось, что этих мужчин утомило недавнее насилие.

Мариса следила за реакцией Фалькона, ожидая от него очередной пошлости. Ей еще не встречался белый мужчина, который воздержался бы от критических замечаний по поводу ее скульптур, а эти ее воины с их огромными пенисами всегда вызывали восторг, одновременно толкая зрителей отпустить какую-нибудь скабрезность. Но Фалькон, как она убедилась, даже бровью не повел, лишь беглая гримаса отвращения мелькнула на его лице при взгляде на скульптуру.

— Так что же произошло с Маргаритой? — спросил он, переключая внимание со скульптур на Марису. — Двадцать пятого мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года вы заявили о её исчезновении, а когда месяц спустя полиция явилась к вам с проверкой, вы объяснили, что она вернулась через неделю после того, как пропала.

— Да наплевать им на все это было! — воскликнула Мариса, потянувшись за не докуренной сигаретой и вновь поднеся к ней огонь. — Записали ее приметы, а потом — ни слуху ни духу. На звонки не отвечали, а когда я сама пошла к ним в полицию, они прогнали меня, сказали, что она наверняка с каким-нибудь парнем сбежала. Считают, что если мулатка и хорошенькая, значит, только и делает, что трахается напропалую! Я уверена, что они даже палец о палец не ударили.

— Но она ведь и вправду сбежала в Мадрид со своим дружком, разве не так?