Золотой выстрел - Фридрих Незнанский Страница 11

"Как быстро подрастает смена!… Или это мы в последнее время стали стремительно и необъяснимо стареть?… Вопрос, конечно, скорее психологический, нежели философский. Кто-то верно заметил: как себя чувствуешь, так и выглядишь. И ощущения твои зависят исключительно от тебя же самого. Отсюда резюме: ты можешь управлять не только собственным самочувствием, но в конечном счете и возрастом…

Возможно, в идеале оно и так, однако любопытно, что думает по этому поводу Олег Борисович? Нет, Лопушку это все до фени, вряд ли он задумывается о чем-нибудь подобном…"

Придя к этому несколько высокопарному выводу, Александр Борисович Турецкий поднял телефонную трубку, набрал номер и сказал:

– Олег, если ты не сильно занят, подскочи ко мне сюда, на Дмитровку.

Олег Левин, следователь по особо важным делам Генпрокуратуры, советник юстиции, сидел, как и все остальные его коллеги, в здании Следственного управления в Благовещенском переулке. Это лишь Турецкому, когда он и не был еще «генералом от юстиции», как острил его друг генерал милиции Грязнов, стараниями другого лучшего друга, Константина Дмитриевича Меркулова, заместителя генерального прокурора, была в буквальном смысле выбита привилегия иметь местом своего обитания небольшой кабинетик в главном доме на Большой Дмитровке, тогда еще Пушкинской улице. А ведь был в ту пору Турецкий таким же следователем, правда старшим. «Важняком», как говорят в миру.

Тот же Грязнов, имея в виду данную привилегию Александра Борисовича, которую, кстати говоря, каждый в Генпрокуратуре умудрялся толковать по-своему, со своей колокольни, и не всегда в пользу Турецкого, однажды высказался так:

– Это, Саня, проделано для того, чтобы ты постоянно находился у Кости под рукой. Тут тебе и первые вздрючки, и, коли повезет, царские милости.

Ну тут уж как сказать? Если с первым было всегда все в порядке, то со вторым, то бишь с милостями, что-то не получалось. Однако была и польза от такого перемещения с Благовещенского, как раз вот Костя-то и был под рукой у Александра Борисовича, то есть не было острой нужды носиться по начальству, доказывая, что ты, честное слово, не верблюд. А для дела это очень важно.

Что же касается Олега Левина, которого Турецкий попросил заскочить к себе, то этот еще недавний юноша, прозванный среди своих Лопушком за детски пухлые губы, пушистые ресницы и вообще непозволительную для «важняка» внешнюю медлительность, начинал девять лет назад у Александра Борисовича стажером1.

1См. роман Ф. Незнанского «Направленный взрыв».

И вот, гляди ж ты, червонца даже не отмотал, а стал советников юстиции, иначе говоря, надел погоны подполковника. Растет молодежь, подпирает, да чего там, скоро так прямо и заявит:

– Устал, старик, вали отдыхай, а мы тут уж как-нибудь сами. Ну да, сами с усами…

Александр Борисович не сердился сейчас, тем более не злился. Он просто брюзжал. Черт-те что! Никогда не замечал за собой подобной гадости!…

А может, не хотел замечать? Этот ехидный вопросик подбросил ему внутренний голос. Он же, собственно, и подвиг Александра Борисовича на грустные размышления о старости, о бренности, о нахальной молодежи. И началось это тогда, когда Турецкий покинул Костин кабинет, вышел в приемную, а Клавдия Сергеевна, секретарша Меркулова, даже не удостоила его взглядом. И это – Клавка! Что на земле твоей творится, Господи?!

Точно, стареем… Небось когда Лопушка увидит, так сразу вся и вспыхнет, и задвигается щедрыми своими телесами, и даже чашку кофе, поди, поднесет! Как же, молодой, перспективный! Да и собой вовсе не так уж и плох. Как же все эти стареющие бабы на молодежь падки!

При слове «старость» все прямо-таки восставало в Александре Борисовиче, словно сам организм категорически протестовал против даже возможности подобного предположения. Нет, это, конечно, мазохизм – растравливать себя, казнить неизвестно за что, сомневаться в себе.

Да вот хоть и та же Клавдия. Ведь, кажется, совсем недавно сама так и млела в объятиях «дорогого Сашеньки» и такие чудеса демонстрировала, что куда им всем, этим соплячкам! А однажды дошло до того, что он в азарте завалил ее прямо тут, на этом письменном столе, и так глубоко уязвил ее чувствительную душу, что она целый месяц потом не здоровалась, не разговаривала, страдая и выдерживая характер. Столько драгоценного времени потеряла зря, балда…

Но и это, если честно, давно уже было.

Вот и Костя сегодня заметил, глядя сочувствующими глазами:

– Устал, Саня? Вид что-то у тебя не боевой…

А где тут быть боевому-то? Когда тебе всучивают заведомые тухляки? Один завалил, другой не справился, давай теперь ты, Турецкий, покажи, как надо работать! Дуракам, значит, вроде как бы снисхождение от начальства, а тебе очередная каторга.

Шлепнули в Питере крупного финансового туза, кормильца одной из новых партий, коих ныне до чертовой бабушки. Знает же Костя, что заказухи как раз профиль Александра Борисовича. Мало кто нынче способен быстро раскрыть заказное убийство, а у Турецкого получается. Так нет, посоветуй, Саня, кого, по твоему мнению, мы можем послать в северную столицу, чтоб он смог максимально быстро выйти на след заказчиков.

Вот и возмутился:

– Костя, а что, у нас, ты полагаешь, много специалистов? Или я уже ни на что не гожусь?

А Меркулов тут и сказал с сострадательным выражением на лице: вид, мол, у тебя не боевой. И про усталость добавил.

Здесь бы самое время возмутиться, но сдержал себя Турецкий и встал, чтобы уйти, обещая подумать.

– Подумай, подумай, – напутствовал его Костя, иронически глядя вслед, а Турецкий ну прямо-таки спиной почувствовал его иронию, – это тебе сейчас очень полезно!

Жаль, конечно, что не вышло с Питером. Самое бы время именно теперь, в данный исторический момент, отойти от набивших оскомину тухляков и развеяться на пронзительном невском ветру.

Так получалось, что приходилось Александру Борисовичу посещать по служебным делам Петербург либо поздней осенью, либо ранней весной, вот как сейчас. И это ощущение дождя, ветра или же холодного, слепящего солнца постоянно ассоциировалось с удачными расследованиями. Как будто одно непременно зависело от другого. Нет тут, конечно, никакой мистики, просто, вероятно, сама атмосфера создавала магическое поле, в котором мысль работала быстро и четко.