Копи царицы Савской - Наталья Солнцева Страница 11

Монах толкнул дверь и оказался в маленькой комнатке, освещенной огнем свечи. Умирающий лежал на спине, дыхание с хрипом вырывалось из его легких. Он был в беспамятстве.

– Видишь, господину совсем худо...

– Оставь нас, сын мой, – обернулся монах к провожатому.

Тот послушно скрылся за дверью, но уходить не торопился. Так и застыл, приложив ухо к щели между досками. Было слышно, как бегают по стенам ящерицы.

Монах принялся читать молитвы... слова сливались в заунывное бормотание. Наконец он подошел к ложу умирающего и наклонился над ним. Тот пришел в себя, его веки приподнялись, дыхание выровнялось...

– Хвала Всевышнему... я не умру без покаяния...

– Нет, сын мой! Господь милостив... он даст тебе сил для исповеди...

Речь умирающего была бессвязной и часто прерывалась. Монах с трудом улавливал смысл. Оказывается, больной совершил тяжкий грех, убив своего соотечественника. Удивляться этому не приходилось. Нравы в колонии царили жестокие.

– Ты убил его в драке? – спросил доминиканец.

– Нет... я перерезал ему горло, когда он спал... из-за... золота... а ведь он... считал меня другом...

– У него было много золота?

– Нет... всего одна бляшка... такая... круглая штуковина...

Провожатый за дверью весь превратился в слух.

– Из-за одной бляшки ты лишил жизни человека?

Монаху подобало выслушать покаяние с бесстрастием и смирением, однако он слишком увлекся. Он ведь тоже был одним из авантюристов, прибывших в Софалу не по велению сердца, а влекомых алчностью. Даже сутана не уберегла его от соблазна быстрого обогащения. Ведь сам Васко да Гама считал Софальскую гавань легендарной страной Офир, откуда царь Соломон черпал свои баснословные богатства. Великий мореплаватель знал, что говорил, называя эти берега владениями царицы Савской. Где-то здесь, в глубине лесов за фортом, прячутся неиссякаемые золотоносные рудники...

– Его покарала десница Господня... – вырвалось у больного. – Он сам... убил одного араба... из-за той же бляшки. Араб хвастался... что знает тайну... царицы Савской... и показывал бляшку... Хотел, чтобы мы... помогли ему отыскать... рудник...

– Значит, твой друг убил того араба... и отобрал у него бляшку?

– Да... а потом я... поступил так же с ним... Жадность затмила... мой разум...

– Ты сожалеешь о содеянном?

– Со... сожалею...

– Господь простит тебя!

Лицо умирающего просветлело – грех его будет отпущен и он избежит адских мучений.

– Где же сей злополучный предмет, из-за которого ты чуть не погубил свою душу? – спросил монах.

Но ему не суждено было получить ответа. Лежащий перед ним человек потерял сознание и вскоре скончался. Доминиканец до последней минуты находился рядом, читая молитвы во имя спасения несчастного. Когда же тот вытянулся и затих, монах воровато оглянулся на дверь и, отбросив всякий стыд и страх заразиться опасной болезнью, ощупал покойника и обшарил его постель. Бляшку больной держал под подушкой, боясь таких же нечистых на руку людишек, как сам. Вещица была зашита в кожаный футляр вместе с портретом молодой дамы, выполненным на миниатюрном овале, покрытом лаком.

– Две красотки не могут претендовать на сердце одного мужчины! – ухмыльнулся монах, любуясь драгоценной добычей. – Я облегчу вашу участь!

Золотую бляшку он спрятал под сутаной, а портрет положил у изголовья покойника.

– Мародерствуешь?! – С этим позорным обвинением на устах в комнату ворвался человек, который подслушивал под дверью.

Доминиканец, ни слова не говоря, метнулся прочь. Но приятель усопшего не собирался его отпускать. Они сцепились. Монах яростно сопротивлялся, однако почувствовал, что его противник сильнее, и решил пойти на хитрость.

– Обыщи меня и убедишься, что я ничего не взял, – прохрипел он. – Я не стану чинить отпор!

Противник ослабил хватку, и доминиканец поднял руки, позволяя тому ощупывать себя, как недавно он сам ощупывал умершего.

– Надоело корчить из себя святошу... – процедил он. – Может, возьмешь меня матросом на свой корабль? Я хорошо заплачу.

– Так ты не монах?

Мгновение замешательства стоило растяпе жизни. Молниеносным движением «монах» достал из рукава нож и вонзил в шею своего противника.

– Вот так-то... – бросил он, вытирая лезвие о платье поверженного врага. – Любопытство до добра не доводит! Ты нарушил тайну исповеди, негодник... и Господь покарал тебя.

Перешагнув через осевшее на пол тело, он задул свечу и удалился.

Над фортом стояла большая, похожая на медное блюдо луна. «Монах», поеживаясь от ночной свежести, прокрался к себе в каморку. За крепостными стенами выли гиены в ожидании падали...

«Монах» размышлял о библейском золоте, которое никак не давалось в руки искателям сокровищ. Может быть, ему повезет больше, чем остальным? Ведь отплывали же куда-то корабли израильского царя Соломона и возвращались с грузом золота на борту. Каждые три года! При дворе Соломона «все сосуды для питья были золотые, и все сосуды в доме из ливанского дерева были чистого золота...» Откуда такая роскошь?

– «И послал Хирам на корабле своих подданных корабельщиков, знающих море, с подданными Соломоновыми. И отправились они в Офир, и взяли оттуда золота четыреста двадцать талантов, и привезли царю Соломону», – процитировал он. – Третья книга Царств, глава девятая. Только почему-то больше об Офире ничего не сказано...

Может, прав Васко да Гама? Здесь, в Софале, исстари торговали золотом. Здесь арабы и персы покупали его для своих дворцов и гаремов...

«Монах» дотронулся до спрятанной под сутаной золотой бляшки и сладко вздохнул...