От любви с ума не сходят - Ольга Арнольд Страница 11

Это было неприятнее всего, потому что он кругом прав.

И, наконец, последний удар мне сегодня нанесла б.В.

По шестым числам ей приносят пенсию, значит, должны были принести сегодня, и когда я потребовала у нее деньги, она заявила с лукавой улыбкой, что их у нее нет. Соседка слева подтвердила, что почтальон приходил. Я два часа обыскивала всю квартиру, перевернула вверх дном бабкину комнату - и ничего! Конечно, девяносто рублей - небольшая сумма, но как я без них обойдусь этот месяц, не представляю. Б.В. отчаялась достать меня своими обычными методами, но нашла-таки способ вывести меня из себя. И очень чувствительный!

В конце концов, я заперлась в ванной и расплакалась. Но что-то во мне явно изменилось: мне не захотелось не только покончить счеты с жизнью, но даже и бросить все и уехать на край света. Будем барахтаться».

Так вот откуда смятые десятки за обшивкой софы - я случайно наткнулась на тайник бабушки Вари, который тщетно искала Аля. Но как, интересно, туда попала Алина тетрадь? Кто ее туда положил? Скорее всего, сама прабабка. Но дневник кончался осенью 1985 года, причем тетрадь исписана была целиком, вплоть до последней страницы обложки. Совершенно очевидно было, что Аля собиралась вести его и дальше - так где же, в таком случае, его продолжение? После смерти Али родители привезли в Питер чемодан и коробку с ее вещами и тут же забросили их на полати - подальше от глаз. Собираясь повторить Алин путь, я в один из наездов в родительскую квартиру наведалась туда и раскрыла заветную коробку - и ничего, совершенно ничего интересного там не обнаружила, даже писем там никаких не было.

Прочитав первую часть Алиного дневника, я не сомневалась теперь, что существует и вторая - и, может, именно в этой второй части и лежит ключ к разгадке тайны ее гибели. Но в одном я уже не сомневалась: Аля была принципиальной противницей самоубийства - а она была не из тех, кто может поступиться принципами, почище Нины Андреевой, и толкнуть ее на этот отчаянный поступок могло только что-то очень-очень серьезное, скорее даже чрезвычайное.

Конечно, душевнобольные кончают с собой гораздо чаще, чем психически здоровые люди, несмотря на все принципы - их душевную организацию, и без того хрупкую, очень легко сломать. Боюсь, мои родители в глубине души были убеждены, что Аля не выдержала напряжения - и свихнулась, а в состоянии даже временного умопомешательства до раскрытого окна только один шаг… Но, пока мне не докажут обратное, я не поверю, что моя сестра могла сойти с ума. Это было чисто инстинктивное убеждение - но я привыкла доверять своим инстинктам. Значит, до самоубийства ее должны были ДОВЕСТИ. И я собиралась найти того, кто это сделал.

4

На следующий день я пришла на работу с весьма странным ощущением. Мне казалось, что я смотрю на все не только своими глазами, но еще и Алиными. Вот я захожу в сад, на территорию больницы - не через калитку, а через дырку в заборе, это сокращает путь на целых три минуты. Интересно, это та самая дырка, которой пользовалась Аля, или уже новая? Я вхожу в корпус и прохожу мимо санитарок-привратниц, не обращающих на меня никакого внимания: обе они погружены в чтение, причем одна уткнулась в газету «Завтра», а другая - в «Московский комсомолец». Это, впрочем, абсолютно не мешает им по-дружески общаться между собой. Может, эти самые старушки, тогда на десяток лет моложе, работали и при Але - но уж тогда они точно читали что-нибудь другое. Прилавок Союзпечати - сейчас это книжный киоск - был и при моей сестре, а вот ларька с соками, печеньем и шоколадками тогда еще не существовало в природе.

Пассажирский лифт не работает, как и двенадцать, и десять лет назад, и я поднимаюсь вверх по лестнице.

Третий этаж весь блистает свежими красками - здесь недавно был ремонт. А вот обитатели третьего этажа в принципе остались такими же, как и прежде, - несчастные люди, но не в пижамах и застиранных халатах, а в своей собственной одежде. Они не больные - они просто не знают, как жить дальше, и эти чистые веселенькие стены защищают их не от жары или непогоды - нет, они укрывают их от всего враждебного им мира. Алю больше всего интересовал вопрос - как дать им силы жить дальше вне этих стен, как их этому научить? Но я - не Аля, меня больше волнует другое: почему они попали сюда, что в их в основном здоровых мозгах, умах, рассудках - называйте как хотите - не в порядке, раз они не справляются с жизнью за окном? Это же, кстати, будет темой моей диссертации («Нарушение механизмов адаптации у практически здоровых личностей в стрессовых условиях» - брр! Какое наукообразное название! Наконец запомнила!). В отличие от старшей сестры, я не верю, что могу чем-то существенно помочь своим пациентам. Такая уж у них планида, что им на роду написано пассовать перед жизнью: чуть что - и они уже поднимают лапки кверху. Я не могу ни передать им часть своей энергии, ни прожить за них жизнь. Только Аля, отъявленная идеалистка, могла верить в то, что может сама вдохнуть в них желание и умение жить.

Если третий этаж в принципе сохранился таким же, каким был при сестре, то пятый этаж перестроили полностью. В Алины времена туг находилось психосоматическое отделение - сюда поступали душевнобольные, у которых страдала не только душа, но и тело, и лечили здесь в основном последнее. В психосоматику переводили тяжело заболевших пациентов из психиатрических клиник, но в основном здесь лежали порезанные и поломанные алкоголики с белой горячкой, которых привозили на «скорых» со всей Москвы. Условия на пятом этаже были значительно более суровыми, нежели на привилегированном третьем: хорошо просматриваемые палаты без излишеств, мебель только в виде металлических коек, двери без ручек - они открывались при помощи специального психиатрического ключа, «гранки», который у каждого сотрудника дурдома всегда при себе, - словом, все как в обычной психушке.

Психосоматическое и стрессовое отделения составляли тогда единое целое, и заведовал этим целым тот самый пресловутый Сучков. По договоренности с Богоявленской ординаторов-психотерапевтов с третьего этажа на пятый забирали только «по служебной необходимости», но при желании такую необходимость всегда можно было выдумать.

Но новые веяния победили, и после капитального ремонта психосоматическое отделение ликвидировали, вместе с ним исчез и Сучков. На пятом этаже теперь тоже расположился Центр неврозов и стрессовых состояний, только по привычке кладут туда самых тяжелых пациентов. А заведует теперь всем этим тот самый Алексей Константинович Косолапов, что когда-то был наставником Али.

Первое мое впечатление от него было - очень усталый и пожилой человек. Я с удивлением узнала, что ему всего-навсего сорок шесть лет, и решила, что его состарили постоянные напряжение и ответственность. Впоследствии я узнала, что ошибалась: несколько лет назад он остался вдовцом с тремя детьми. Его обожаемая жена, сама терапевт-кардиолог, умерла от болезни сердца, которую современная медицина не лечит. Полгода Косолапов пил, а потом протрезвел и принялся зарабатывать деньги, чтобы тянуть детей - но таким, как прежде, он так и не стал. Вот и мой с ним первый разговор состоялся на бегу - он мчался куда-то к частному пациенту.