Черная башня - Наталья Павлищева Страница 10

— Удивительный юноша, удивительный. Что-то подсказывает мне, что его ждет великое будущее. Не знаю какое, но великое. — Никколи убеждал Росси так, словно это не он привел понравившегося юношу.

— Да, вы правы. Но кем может стать сын ростовщика? Только ростовщиком.

Никколи вдруг резко повернулся к другу.

— А вот это от нас с вами зависит! — Он решительно перебросил конец ткани с руки на плечо и зашагал в дом. — Приводите его сюда почаще.

— Если не воспротивится его отец.

— А мы осторожно, — заблестел глазами Никколо.

В доме Никколи Козимо познакомился с теми, кто определял культурную жизнь Флоренции, — Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Карло Марсуппини… Все трое бывали во Флоренции наездами, ведь Бруни и Браччолини служили при папской курии секретарями. Они были не менее едкими и резкими, потому частые стычки происходили не с одной лишь Бенвенутой.

А еще со знаменитым уже Брунеллески.

Флоренция была городом богатых гильдий, ее ткани ценились во всей Европе, а купцы торговали повсюду, конечно, не как венецианские, у которых море, можно сказать, под ногами, но все же. И флорентийцы всегда любили свой город. Наверное, все любят свою родину, но флорентийцы еще и тратили немалые средства на украшение города.

Когда во Флоренции решили объявить конкурс на лучшую модель четырех ворот Баптистерия, основная борьба развернулась между местными скульпторами Гиберти и Брунеллески. Конкурс выиграл Гиберти, он и создал это чудо, которое много позже Микеланджело назвал «Воротами в рай». Оно того стоит. Разобидевшись из-за проигрыша в конкурсе на создание дверей Баптистерия, Брунеллески решил бросить скульптуру и заняться архитектурой, для чего отправился в Рим изучать древние развалины.

Джованни де Медичи впервые в своей жизни был приглашен в числе других уважаемых людей Флоренции для выбора победителя. Долго заседали, совещались, спорили… Козимо помнил, как ответственно подходил к делу отец, а еще как он бывал странно задумчив, подолгу смотрел на ворота собственного дома, на дома на улице. Наннина даже ехидно поинтересовалась у мужа, не намерен ли он и себе заказать новые ворота у Гиберти. Джованни спокойно ответил:

— Такое для всех, для себя нужно проще. Но я бы заказал Брунеллески, хотя его проект не победил.

— Брунеллески?! — ахнула Наннина. — Этому городскому сумасшедшему?

— Он гений, — коротко и спокойно возразил Медичи-старший.

Если и был во Флоренции более странный, чем Никколи, человек, то, несомненно, Брунеллески. Сполна прелести сумасшедшего нрава этого гения Козимо хлебнул позже, ведь ему пришлось много лет нянчиться с архитектором, впрочем, не с ним одним.

Не терпевшие ни слова против себя, Никколи и Брунеллески умудрялись не задевать друг друга, иначе их не спасла бы даже общая любовь к античности.

— Мы многое потеряли из того, что знали и умели наши предки, юноша. Главное — сам дух Великой римской империи. Великий Рим правил миром! — внушал молодому Медичи Никколи. — Вы не были в Риме?

— Нет. Конечно, нет, — чуть смутился Козимо. — Я никуда не выезжал из Флоренции, кроме нашего имения в Кафаджолло.

Заметив, как заблестели глаза Козимо при одном упоминании деревни, Никколо поинтересовался:

— Вам дорога эта деревня? Вы там родились?

— Нет, я родился во Флоренции. Этот город мне дороже всех других мест в мире. Просто вспомнил, как хорошо летом в имении.

— Есть еще одно место, где стоит поискать, там можно добыть такие артефакты, какие и не снились даже Риму.

— Где?

— В Святой земле. Да, Иерусалим должен быть богат на артефакты.

— А в Риме уже все раскопали? — осторожно поинтересовался Козимо.

— Нет, конечно! Вот чем нужно вам заняться, а не этими вашими счетами.

Удивительно, но Козимо удавалось не провоцировать гнев Никколи. Пребывание в этом необычном доме и общение с пусть очень трудными, но гениальными и образованными людьми научило Козимо многому. Он, словно губка воду, впитывал не только знания, но и понимание того, как надо вести себя с людьми, особенно такими, кто не от мира сего. Через много лет Козимо скажет брату, что с гениями следует обращаться так, словно они не из крови и плоти, а сотканы из звездной пыли.

Научился такому обращению Козимо в необычном доме Никколи.

Но не только ради общения с гениями приходил в этот дом Козимо Медичи, имелась еще одна причина. Звалась эта причина Пьереттой и была племянницей Бенвенуты.

Вообще в доме вместе с Бенвенутой жили две ее племянницы, но вторую — Марию — Козимо даже не замечал, хотя Лоренцо считал, что она гораздо симпатичней сестры, по крайней мере, бойчее.

Пьеретта была простой девушкой, хотя читать умела и даже немного знала латынь. Но разве для влюбленности эта самая латынь столь уж важна? Любовь всегда приходит неожиданно, а уж первая вообще словно девятый вал или цунами. Козимо посмотрел в темные глаза Пьеретты и пропал!

Она тоже пропала. Девушка не заметила, что избранник невысок и щупл, что некрасив, что слишком серьезен. Пьеретта видела только глаза Козимо…

Лоренцо над братом посмеивался, Бенвенута пыталась племянницу вразумить, объясняя той, что дурехе не стоит заглядываться на сына банкира, пусть и средней руки. Впрочем, немного подумав и вспомнив собственную судьбу, она махнула рукой:

— Может, и тебе повезет!

Не повезло. Джованни де Медичи не позволил, у него на старшего сына были свои планы.

Когда у отца такой взгляд, не жди ничего хорошего…

— Вместо того чтобы заниматься делом, ты опять полдня провел у Никколи?

— Почему вам не нравится Никколи? Он достойный человек… С Никколо дружил сам Салютати.

— Хоть святой Августин! Достойный человек занимается тем, что проматывает остатки огромного состояния, полученного в наследство.

— Отец, он много знает, у него есть чему поучиться и много книг. Если бы вы только видели его книги!

Неожиданно для Козимо Джованни Медичи взъярился. Он не отличался высоким ростом, как все мужчины в роду, и, как многие низкорослые, легко впадал в ярость. Только привычка осторожного ростовщика помогала держать эту ярость в узде.

На сей раз Джованни сдерживаться не стал.

— Книги или его дрянная племянница привлекают тебя в дом Никколи?!

Козимо мысленно пообещал отомстить Лоренцо — наверняка это он проболтался отцу о Пьеретте.

— Пьеретта хорошая девушка, отец…

— Хорошая?! — продолжил бушевать Джованни. — Настолько хорошая, что полгорода уже болтает о твоей на ней женитьбе. Что ты ей обещал?!

— Ничего.

— Слово, данное банкиром или даже сыном банкира, имеет силу клятвы, иначе этот банкир ничего не стоит. Потому если обещал жениться на ней, то должен сделать это, разрушив свою судьбу и уничтожив все мои надежды на тебя.