Стеклянные дома - Луиз Пенни Страница 10

Как и Рейн-Мари, он заметил, что с течением времени постепенно перестал думать о фигуре на лугу как о человеке. Человек превратился в «оно».

И Гамаш в большей степени, чем все остальные, понимал, насколько это опасно. Обесчеловечивать кого бы то ни было. Ведь независимо от странности поведения под этой мантией находился живой человек.

И еще его заинтересовала собственная реакция. Он хотел, чтобы оно ушло. Он хотел выйти на луг и арестовать это существо. Арестовать человека.

За какое преступление?

За нарушение своего личного покоя.

Бесполезно было говорить всем, что фигура не представляет для них никакой угрозы. К тому же Гамаш не знал, так ли это на самом деле. Но одно он знал твердо: в данной ситуации он бессилен. Тот факт, что он возглавляет Квебекскую полицию, сужал, а не расширял его возможности действовать.

* * *

Рейн-Мари стояла рядом с ним, когда он приносил присягу. Гамаш был в парадной форме с золотыми эполетами, золотой тесьмой и золотым ремнем. И с наградами, которые он неохотно надел. Каждая напоминала ему о событии, которого лучше бы не происходило. Однако оно произошло.

Он стоял целеустремленный, решительный.

Здесь были его сын и дочь. Его внуки тоже видели, как он поднял руку и поклялся быть верным службе, честности, справедливости.

Среди присутствующих, заполнивших большой зал Национального собрания, были их друзья и соседи.

Жан Ги Бовуар, его давний заместитель, а теперь еще и зять, держал на руках собственного сына. И смотрел.

Гамаш предложил Бовуару присоединиться к нему в департаменте старшего суперинтенданта. И снова стать его заместителем.

– Непотизм? – спросил Бовуар. – Великая квебекская традиция.

– Ты же знаешь, как я ценю традиции, – ответил Гамаш. – Однако ты вынуждаешь меня признать, что ты, как никто другой, подходишь для этой работы, Жан Ги, и комитет по этике со мной согласился.

– Для вас это будет неловко.

– Oui. Квебекская полиция теперь меритократия. Так что…

– Не обделайся?

– Я хотел сказать, не забывай про круассаны, но и про другие обязанности тоже помни.

И Жан Ги ответил: «Oui. Merci». ^[6] И теперь наблюдал за тем, как старший суперинтендант Гамаш обменялся рукопожатием с председателем Верховного суда Квебека, а затем повернулся лицом к залу.

Арман Гамаш стоял теперь во главе многотысячной армии, чья задача состояла в защите провинции, которую он так любил. Населения, в котором он видел не жертву или угрозу, а братьев и сестер. Равных среди равных, заслуживающих уважения и защиты. А иногда подлежащих аресту.

– Несомненно, на этой службе есть чем заняться, кроме вечеринок с коктейлями и ланчей в тесном кругу, – сказал он как-то Мирне во время одного из их тихих разговоров.

Он и в самом деле провел последние два месяца в делах: встречался с главами разных отделов, входил в курс дела по разным сферам деятельности полиции: борьбе с организованной преступностью, наркотрафиком, убийствами, киберпреступностью, отмыванием денег, поджогами и многим другим.

Было совершенно очевидно, что преступность в провинции выше, чем он представлял. И ситуация становилась все хуже. Причем главную роль в усугублении хаоса играла наркоторговля.

Картели.

Ими было порождено большинство других проблем. Убийства, вооруженные нападения. Отмывание денег. Вымогательство.

Ограбления, преступления на сексуальной почве. Беспричинное насилие, совершаемое молодыми людьми в состоянии безысходности. Болезнь уже поразила города. Однако гниль распространялась и за их пределы, в сельскую местность.

Гамаш знал, что проблемы нарастают, но не представлял себе их масштабов.

До последнего времени.

Старший суперинтендант Гамаш проводил дни, погружаясь в зло, обман, трагедию, ужас. Потом он уезжал домой. В Три Сосны. В святилище. Посидеть с друзьями у огонька в бистро. Или с Рейн-Мари в уединении их гостиной. С Анри и забавным маленьким существом Грейси у ног.

В тепле и безопасности.

Пока не появилось это темное существо. Отказывавшееся исчезать.

* * *

– Вы пытались поговорить с ним еще раз? – спросил прокурор.

– И сказать что? – ответил вопросом старший суперинтендант Гамаш.

Со свидетельского места он видел людей на галерее, обмахивающихся веерами из листов бумаги, чтобы создать хоть какое-то подобие ветерка в этой удушающей жаре.

– Ну, вы могли бы спросить, что он там делает.

– Я уже спрашивал. И при других обстоятельствах вы бы спросили у меня, почему я, офицер полиции, нарушаю права гражданина, который просто стоит в парке и никого не трогает.

– Гражданина в маске, – уточнил прокурор.

– И опять же, ношение маски не преступление, – ответил Гамаш. – Хотя это абсолютно неестественно. И я не собираюсь вам говорить, будто меня это радовало. Отнюдь. Но я ничего не мог сделать.

После его слов по залу прокатился шумок. Кто-то соглашался, кто-то считал, что повел бы себя иначе. И уж конечно, глава полиции должен был что-то предпринять.

Гамаш слышал осуждение в этом шумке и понимал, чем оно обосновано. Но находившиеся сейчас в зале суда обладали полной информацией о случившемся.

И он по-прежнему знал, что никак не мог остановить это.

Смерть очень трудно остановить, если она взяла косу в руки.

– Чем вы занимались в тот вечер?

– Пообедали, посмотрели телевизор, потом мадам Гамаш легла спать.

– А вы?

– Я сварил кофе и ушел к себе в кабинет.

– Работать?

– Я не стал включать свет. Сидел в темноте и наблюдал.

* * *

Одна темная фигура наблюдала за другой.

У Гамаша, сидящего в своем кабинете, создалось впечатление, будто что-то немного изменилось.

Темная фигура шевельнулась, чуть изменила положение.

И теперь смотрела на него.

* * *

– Как долго вы там оставались?

– Час, может, больше. Наблюдать было трудно. Темная фигура в темноте. Когда я вывел погулять собак, его уже не было.

– Значит, он мог уйти в любое время? Даже сразу после того, как вы сели. Вы ведь не видели, как он уходил?

– Не видел.

– Вы не могли задремать?

– Мог, но, вообще-то, я человек, привычный к слежке.

– К наблюдению за другими. У вас с ним это общее, – сказал Залмановиц.