Погоня - Андрей Троицкий Страница 10

— Того охранника вы уволили?

— Ни в коем случае, — улыбнулся Дробыш. — Я даже премии его не лишил. Вообще я слишком либерален с охраной. Настолько либерален, что эти ребята уже сели мне на шею.

— Распустился народ, — кивнул Девяткин.

— Вины охранника тут нет, — сказал Дробыш. — Инна вышла через заднюю дверь, спустилась с крыльца. Она, видимо, пряталась за кустами, когда двигалась к калитке. Поэтому ее никто не заметил. Ее выманили из дома, чтобы похитить. За воротами ее уже ждали. Может быть, ей что-то пообещали… Не знаю.

— Я читал протокол допроса свидетеля, — кивнул Девяткин. — Но хотелось бы лично поговорить с тем охранником.

Дробыш снял трубку. Через пять минут в кабинет вошел хорошо одетый человек средних лет. Он сказал, что дежурил в ту ночь, когда пропала девочка. Девяткин задал полтора десятка уточняющих вопросов. Человек отвечал гладко, без запинки. Повторил то, что было записано в протоколе, слово в слово. Парня пришлось отпустить.

— Вы подозреваете конкретного человека? — спросил Девяткин, когда охранник закрыл за собой дверь.

— Никого. И всех.

— Возможно все-таки, вы вспомните какое-то имя. Человека, которому вы перешли дорогу, у которого были причины для личной мести.

— Когда занимаешься большим бизнесом, ты всегда на виду. Ты окружен подхалимами, нахлебниками, ворами. Такова логика жизни в России. Вокруг слишком много зависти.

— Как насчет моего вопроса: вы кого-то подозреваете?

— Я же сказал: нет.

— Вы предпринимали попытки найти Инну? Например, через свою службу безопасности?

— Искать пропавших людей дело полиции. Наверняка ты хотел посмотреть комнаты моей дочери? Я всегда называл Инну дочерью. Тогда пойдем.

* * *

Большое с тремя окнами помещение на втором этаже мало походило на комнату, где живет девочка подросток. Мебель под старину была слишком громоздкой и темной. Большой письменный стол, напоминал рабочее место чиновника, на нем стояла массивная бронзовая лампа и чернильный прибор, которым никогда не пользовались. Большая плазменная панель в другом углу. Внизу на полке игровая приставка. На стенах, окрашенных в светло-серый цвет, картинки, написанные акварелью, в светлых рамах: ромашковое поле, березовая роща, лесная дорога.

— Это Инна сама рисовала, — сказал Дробыш. — Ее отец был художником. И у нее талант… Как бы по наследству перешел. Можешь осмотреть все, что угодно. Стол, стенные шкафы… Без лишних церемоний.

— Нет необходимости, — покачал головой Девяткин. — Где спальня Инны?

Они снова оказались в полутемном коридоре. Дробыш открыл дверь, пропустил гостя вперед. И эта комната Девяткину не понравилось. Стены покрыты светло-фиолетовой краской, высокие окна занавешены тяжелыми портьерами. Огромная кровать под балдахином из полупрозрачной ткани.

Еще тут стояла пара старинных комодов, рядом два зеркала в человеческий рост, макияжный столик. На прикроватных тумбочках несколько фотографий в серебряных рамках. Девяткин включил ночник — так мало было здесь света — наклонился и стал разглядывать поблекшие цветные фотографии. А на блестящих серебряных рамках пыли нет. Видимо, фото поставили сюда недавно. Может быть, сегодняшним утром, перед его приездом.

Дробыш подошел ближе, показал пальцем на одну из карточек.

— Это фотография покойного отца Инны, — сказал он. — Все-таки я ей не родной отец. Девочка не должна забывать своих родителей. Это правильно. Это справедливо.

— Конечно, — кивнул Девяткин. — У вас есть последние фотографии Инны?

— Она не любила, когда ее снимают, — сказал Дробыш. — Не знаю, почему. Не любила — и все. Но вот эта карточка… Можете забрать, если нужно.

Он взял фотографию с комода, вытащил ее из серебряной рамки и протянул Девяткину. Снимок в полный рост. Дробыш с Инной стояли на каком-то причале. За спиной высились небоскребы. Изображение довольно мутное, лица не в фокусе.

— Я брал Инну с собой, когда несколько месяцев назад был в Филадельфии. Это самая свежая карточка.

— Спасибо, — Девяткин опустил фото в карман.

Он подошел к окну, отдернул занавеску. Окна спальни выходят на задний двор. Метров сто пятьдесят отделяет дом от ворот и калитки, через которую предположительно вышла девочка. Тот вечер воссоздан почти по минутам. Если верить протоколам, последние часы она провела перед этим вот окном. Сидела на стуле, как приклеенная.

У Инны не было мобильного телефона. Дробыш не хотел, чтобы она поддерживала контакты с легкомысленными сверстниками, которые в этом возрасте начинают проявлять интерес к первым сексуальным опытам, поэтому все телефонные переговоры могли проходить только через стационарный телефон. Но вечером никто не звонил. Значит, она все-таки увидела тот сигнал с дороги. Инна надела плащ, взяла рюкзак с вещами, спустилась по темной лестнице, вышла во двор…

— Какое зрение у Инны?

— А, зрение… Она никогда не жаловалась.

— Спасибо, — сказал Девяткин, заканчивая осмотр. — Собственно, я приехал, чтобы услышать соображения о мотивах похищения.