Право бурной ночи - Анна Ольховская Страница 10

– Ну-ну, как хочешь. А давай-ка я тебе одну историйку расскажу про твою Жанночку, тогда, может, перестанешь тупо упираться, – и Илюха приготовился поведать мне страшную рассказку про Жанку Крюгера с улицы Вязов, но тут вернулась Анжела с божественным нектаром, при виде которого Рискин забыл обо всем и с радостным гиканьем убежал на кухню откупоривать сосуды с блаженством.

– Знаешь, Илюшенька, я, когда возвращалась, от твоей машины каких-то бомжар шуганула, – прощебетал птенчик, игриво потягиваясь, отчего арбузные груди воздушного создания едва не прорвали тонкую ткань блузки.

– Они хоть живы остались, нежная моя? – вышедший из кухни Илюха засмотрелся на свое счастье, предвкушая изысканнейшие утехи.

– А че им сделается, по уху получили и убежали, – гордо ответила Анжела.

– Стоп, стоп, друзья, минуточку. Я не поняла, ты что, Рискин, на машине приперся? – удивилась я. – Ты что, с ума сошел? Ты же нажракался, куда тебе за руль?

– Подумаешь, да я в любом состоянии доеду! – пыжился Илюха.

– Да-да, конечно, доедешь, только на такси, – согласилась я.

Праздник жизни покатился дальше по накатанной и завершился ожидаемо – полностью отрубившегося Илюху его птенчик легко вскинул на хрупкое плечико и понес к вызванному мною такси. Илюхина «Мазда» осталась ждать своего хозяина у моего подъезда.

Из загула Рискин вынырнул через два дня. Пришел ко мне опухший, но веселый. Я потащила его на кухню пить кофе и стала изводить вопросами о Жанке, уж очень заинтриговал меня Илюха на нашем празднике жизни своим карканьем по поводу Кармановых. Но этот гад лишь шумно хлебал кофе, вытягивая губы трубочкой и отфыркиваясь. При этом делал вид, что меня не слышит абсолютно.

Тогда я встала, сходила в комнату, принесла оттуда большое банное полотенце, вытащила из кухонного шкафчика огромную литровую подарочную чашку с не менее гигантским блюдцем, выкопала в закромах завалявшуюся коробку с сахаром-рафинадом. Затем налила в чашку весь сваренный кофе, высыпала в тарелочку рафинад и подала с поясным поклоном все это Рискину:

– Не побрезгуйте, благодетель вы наш, откушайте кофеечку, да с полотенчиком, чтобы было чем личико ваше светлое вытирать, когда взопреете. Только не отказывайте мне, убогой, во внимании, посвятите девицу красную в тайны ваши страшные про Бабу-ягу Жанну Карманову.

– Кончай дурить, красная девица, – заржал Илюха, – мало ли что я по пьяни болтаю, всего не упомнишь. Но с Кармановой ты все-таки поосторожнее, гадкая она.

– Ну вот опять, здрасьте-приехали, – возмутилась я, – почему гадкая, что, трудно объяснить, что ты мне голову морочишь!

– Ладно, уговорила, – смирился Рискин, – сейчас убегаю, спешу очень, а вечером перезвоню тебе и все расскажу, что знаю. А ты кончай развлекаться, садись лучше тексты пиши.

– Да хватает их у меня на три альбома, не меньше, – отмахнулась я.

– Еще напиши, запас беды не чинит, – важно изрек Илюха и встал. – Ну, я пошел. Пока, до вечера!

«Скажите пожалуйста, запас беды не чинит! Это что, картошка ему, да?» – мысленно бухтела я, закрывая за Илюхой дверь. Потом я подошла к окошку посмотреть, как этот Шумахер будет выруливать из нашего тесного дворика. Рискин ведь не признает медленной и аккуратной езды, обожает носиться, как безумный. Нет, ничего, вырулил, никого не задавил. Мигнув на прощание стопами, машина скрылась за углом.

Вечером позвонила Жанка, сообщила, что приступить к плотной работе мы сможем с понедельника, 23 июня, ее благоверный ускачет с эскадроном. Илюха так и не позвонил, вот поросенок! Правда, он никогда не был принципиально верен своему слову, поэтому я не очень и ждала его звонка. Да и не сказать, чтобы я большая охотница до сплетен, а что еще мог поведать Рискин!

Весь следующий день я провозилась со всякими нудными домашними делами, накопившимися за время пыхтенья над статьей: уборка, стирка, оплата счетов и т. д. Оставалось еще заехать в редакцию за гонораром, но это я отложила на следующий день, а вечер посвятила большущему письму Лешке, которое тут же отправила по электронной почте.

Утром, свежая (что в принципе само по себе необычно) и в хорошем настроении (это утром-то!), я впорхнула в здание, где размещались редакции нескольких газет. И первое, что я увидела в вестибюле, был огромный портрет улыбающегося Илюхи Рискина, перетянутый черной лентой. Ничего не соображая, я пыталась прочитать текст под портретом, слова никак не удавалось сложить в предложения: «Трагически погиб, авария, скорбим»… Что это? Что за бред? Кто погиб, Илюха? Все расплывалось перед глазами, я присела на какой-то стул. Мимо пробегал парень из редакции Ильи. Я схватила его за руку.

– Сергей, постой! Что это за ерунда такая? – я показала на портрет Илюхи.

– Ты что, ничего не знаешь? – удивился Сергей. – Илюха разбился на машине.

– Господи, когда?!

– Позавчера, утром.

– Он же у меня был утром, забирал эту свою чертову машину, – все еще не хотела верить я.

– Ну вот, а потом, когда ехал по кольцевой, на полном ходу врезался в бетонное ограждение. Кто-то там его подрезал, есть свидетели, и умчался, а Илюху развернуло – и в бетон. Говорят, тормоза отказали. А Илюха ведь гнал под 120, не меньше. В общем, погиб на месте. Похороны завтра, здесь прощаться будем. Придешь?

– Да, конечно, – прошептала я. – Приду.