Человек с острова Льюис - Питер Мэй Страница 10

В окно громко стучит дождь. Конечно, на болоте его не было слышно. Там вообще ничего не слышно, кроме ветра. Зато прекрасно чувствуешь, как дождь хлещет по лицу, особенно если его подгоняет ветер. Иногда он даже летит горизонтально! Мне это всегда нравилось — стоять под дождем наедине с огромным небом. Но теперь меня держат взаперти. Злая Мэри говорит, мне нельзя доверять. Мы сидим в большой пустой гостиной, и все на меня смотрят. Я не знаю, чего они ждут. Может, они заберут меня домой? Я узнаю Маршели, конечно. И этот парень с кудрявыми светлыми волосами — он кажется знакомым. Я еще вспомню, как его зовут. Я всегда вспоминаю. А этот, второй тип? Я его не знаю! У него круглое красное лицо и блестящие черные волосы.

Маршели наклоняется ко мне и спрашивает:

— Пап, а что стало с твоей семьей? У тебя были кузены или дяди, о которых ты нам не рассказывал?

Я не понимаю, о чем она. Все мои родные умерли. Это всем известно!

Фин! Конечно! Кудрявый парень — это Фин. Теперь я его вспомнил. Он приходил на ферму, ухаживал за моей малышкой Маршели, когда они еще считать не умели. Интересно, что с его родителями? Мне нравился его отец. Хороший был мужчина, серьезный.

Своего отца я не видел, только слышал рассказы о нем. Конечно, он был моряком. В те времена все, кто хоть чего-то стоили, шли на флот. День, когда мама позвала нас в гостиную, чтобы сообщить новости, выдался довольно мрачным. До Рождества оставалось совсем немного, и мама постаралась украсить дом. Нам было ужасно интересно, что за подарки мы получим. Ничего особенного мы не ждали, но сюрприз есть сюрприз.

На улице шел снег — правда, очень быстро он превратился в снег с дождем. Но в воздухе успела повиснуть зеленовато-серая дымка. Да и света в окна доходного дома проникало совсем не много.

Если верить моей памяти, наша мать была красивой женщиной. Правда, помню я о ней мало. Помню, какая она была мягкая, когда обнимала меня; помню запах ее духов и еще фартук в синий цветочек, который она всегда носила. Она посадила нас с братом на кушетку, а сама встала перед нами на колени и положила мне руку на плечо. Мама была очень бледная — такого же цвета, как снег. И я видел, что она плакала. Мне тогда было всего четыре года, а Питеру — на год меньше. Его зачали во время увольнительной, до того, как отца отправили в море. Мама сказала нам: «Мальчики, ваш папа не вернется». Ее голос дрогнул. Больше ничего из того дня я не помню. И рождество в тот год было невеселым. Все мои воспоминания о временах детства — цвета сепии, как выцветшая чернобелая фотокарточка. Тусклые и невзрачные. Лишь потом, став старше, я узнал, что корабль отца потопила немецкая подводная лодка. Он шел в одном из конвоев, на которые эти подлодки всегда нападали в Атлантическом океане, между Англией и Америкой. Когда я это узнал, у меня возникло чувство, что я тону вместе с отцом, падаю сквозь толщу воды во тьму.

— У вас остались родственники на Харрисе, мистер Макдональд? — Фин очень серьезно смотрит на меня. Он-то и задал этот вопрос. У Фина красивые зеленые глаза. Не понимаю, почему Маршели вышла не за него, а за этого никчемного Артэра Макиннеса. Мне он никогда не нравился.

Фин все еще смотрит на меня, и я пытаюсь вспомнить, что он спрашивал. Что-то о моей семье.

— Я был с матерью в ту ночь, когда она умерла, — говорю я ему. И вдруг чувствую, что на глазах у меня слезы. Ну почему мама ушла?.. В той комнате было так темно. Темно, жарко, и воздух пах болезнью и смертью. На тумбочке стояла электрическая лампа, она бросала бледный свет на мамино лицо. Сколько мне тогда было лет? Сейчас трудно вспомнить. Наверное, лет тринадцать-четырнадцать. Я был уже достаточно взрослый, чтобы все понимать, но не дорос до ответственности. И не был готов отправиться в одиночное плавание по бурному морю жизни. Да и можно ли быть к этому готовым? Я даже представить себе не мог, какой станет моя жизнь. До этого я знал только тепло и безопасность своего дома да мать, которая меня любила.