Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления - Дэвид Гранн Страница 10

— Однажды я натолкнулся на «Дуэт со случайным хором», — рассказал мне Гибсон. — Роскошная книга в красном переплете. Я показал ее Ричарду, и тот разволновался: «Боже, это же сигнальный экземпляр!»

Когда Грин раздобыл один из очень немногих уцелевших альманахов Битона за 1887 год («Битонс Кристмас»), где впервые был опубликован «Этюд в багровых тонах» (издание стоило сто тридцать тысяч долларов), он послал другу короткую ликующую открытку: «Наконец-то!»

Грину важно было обладать вещами, к которым прикасался Конан Дойль, будь то перочинные ножи, ручки или очки.

— Дни и ночи он посвящал своей коллекции, — сказал мне его брат Скайрард. — И я не преувеличиваю, когда говорю о ночах.

Все стены своего жилища Грин увешал семейными фотографиями Конан Дойля, он даже раздобыл кусок обоев из дома, в котором жил создатель Шерлока Холмса.

— Состояние Ричарда без преувеличения можно назвать манией, — говорит его друг Николас Утечин, издатель «Журнала Шерлока Холмса».

— Эта страсть питает самое себя, и я не могу остановиться, — признавался Грин в интервью журналу библиофилов в 1999 году. — У меня около сорока тысяч книг, — сообщил Грин в том же интервью. — А еще фотографии, картины, бумаги и прочие мелочи. Кажется, будто много, но чем больше набирается, тем больше не хватает.

Но то, чего ему больше всего не хватало, оставалось вне досягаемости: архив Конан Дойля. Джин умерла в 1997 году, ее бумаги так и не попали в Британскую библиотеку, и Грин занервничал. И раньше его порой заносило, но теперь его домыслы по поводу Конан Дойля сделались уж вовсе безответственными.

В 2002 году, к ужасу всех поклонников Дойля, Грин опубликовал заявление: он, мол, располагает доказательствами того, что роман Конан Дойля с его будущей второй женой, изящной и хрупкой Джин Лекки, начался еще до того, как первая жена, Луиза, умерла от туберкулеза в 1906 году. Сам Конан Дойль не отрицал, что полюбил Лекки в пору затяжной и безнадежной болезни своей супруги, но при этом утверждал: «Я сражался с искушением и победил». В духе викторианских понятий о приличии он, как правило, приводил на встречи с Лекки так называемых дуэний. Грин использовал в качестве основной улики тот факт, что в день всеобщей переписи в 1901 году Конан Дойль находился в гостинице «Эшдон Форест» в Восточном Суссексе и в том же отеле переписчики застали Джин Лекки. «Трудно было выбрать более неудачный день для тайного свидания», — ехидничал Грин. Однако он не заметил другой существенный факт, отмеченный в той же переписи: вместе с Конан Дойлем в гостинице проживала его мать, очевидно и выполнявшая в данном случае роль «дуэньи».

Позднее в письме в «Журнал Шерлока Холмса» Грин вынужден был извиняться: «Я допустил серьезнейшую ошибку, выстроив теорию без достаточных данных».

И все же Конан Дойль раздражал его, как некогда самого Конан Дойля раздражал Шерлок Холмс. В одной из бесед с Эдвардсом Грин заклеймил Конан Дойля как «неоригинального» автора и даже «плагиатора». В разговоре с другим приятелем Грин подвел итоги: «Я потратил всю свою жизнь на второстепенного писателя».

— Он устал дожидаться, пока наследники придут к какому-нибудь соглашению, — рассуждает Смит. — Архив оставался недоступным, и Грин злился не на детей Конан Дойля, а на него самого.

В марте, примчавшись к Кристи после объявления об аукционе, Грин убедился: богатство архива даже превосходит его ожидания. Там имелись и фрагменты первой «книги» Конан Дойля, написанной в возрасте шести лет; иллюстрированный дневник экспедиции на китобое в 80-х годах XIX века (закончивший медицинский факультет Конан Дойль был принят в команду на должность судового врача); письмо отца Конан Дойля (он попадет в сумасшедший дом и будет там рисовать фей, удивительно похожих на тех, чье существование с таким энтузиазмом отстаивал позже его сын); там имелся и коричневый конверт с именем погибшего сына и знаком креста; рукопись первого, неопубликованного романа; письмо брату, из которого вроде бы следовало, что Грин угадал: у Конан Дойля был-таки роман с Лекки.

Джейн Флауэр, помогавшая в подготовке бумаг для Кристи, заявила репортерам:

— Весь этот материал оставался до сих пор недоступным, и потому не существует полноценной биографии Конан Дойля.

А Грин, вернувшись с аукциона домой, ломал голову над новой загадкой: почему всплывшие на миг драгоценные материалы вновь уходят в частные руки? Родные Грина знали, что он педантично заносит в компьютер все данные, которые, по его мнению, могли бы доказать, что эти бумаги по закону должны стать собственностью Британской библиотеки. Грин засиживался по ночам, порой обходился вовсе без сна, однако ему так и не удалось ничего доказать.

Он стал погружаться в мир фантазий и даже кошмаров. Однажды он самому себе напечатал крупными буквами приказ: «Придерживайся фактов!» Сестре он признавался, что мир сделался «кафкианским».

За несколько часов до смерти Грин позвонил своему другу Утечину и попросил его разыскать запись старого интервью на радио Би-би-си, в котором, как казалось Грину, один из наследников Конан Дойля заявлял, что необходимо передать архив Британской библиотеке. Утечин разыскал эту запись, однако подобное заявление в ней отсутствовало. Грин едва не рехнулся: он обвинил старого друга в заговоре, сравнил его чуть ли не с Мориарти. Наконец Утечин повесил трубку со словами: «Ричард, ты сходишь с ума!»

Как-то днем в моем гостиничном номере в отеле зазвонил телефон.

— Нам нужно поговорить, — с ходу заявил Джон Гибсон. — Приеду следующим же поездом. — И добавил: — У меня есть гипотеза.

Он явился ко мне в номер с какими-то клочками бумаги, на которых делал свои заметки, сел и объявил:

— Думаю, это все же самоубийство.

Он заново изложил всю собранную информацию, в том числе и ту, которой я делился с ним в ходе моего собственного расследования, и теперь утверждал: все факты указывают на то, что в последние дни своей жизни его друг лишился рассудка. Мало того что никаких следов взлома в жилище Грина не обнаружено, — самым красноречивым фактом была валявшаяся рядом с телом деревянная ложка.

— Он использовал ее, чтобы затянуть шнурок, так же, как затягивают, поворачивая, кровоостанавливающий жгут, — сказал Гибсон. — Зачем убийце ложка? Он справился бы и голыми руками. Мне кажется, — продолжал Гибсон, — что все в жизни Грина пошло не так, как он мечтал, и эта распродажа у Кристи стала последней каплей.

Он еще раз нервно пересмотрел свои заметки, близко поднося их к глазам: без лупы ему трудно было разбирать собственный почерк.

— Это еще не все, — добавил он. — Думаю, он хотел обставить свою смерть как убийство.

Он помолчал, ожидая, как я отреагирую на его слова, затем продолжал:

— Вот почему он не оставил предсмертную записку. Вот почему стер свой голос на автоответчике, послал сестре записку с тремя телефонными номерами и выдумал американца, который якобы его преследовал. Он несколько дней, а то и недель планировал это, создавал, так сказать, базу, подбрасывая нам ложные улики.