Выстрел собянской княжны - Сергей Лавров Страница 10

В такт ударам сердца поднимался он по лестнице: удар — ступенька, удар — ступенька… Дверь в седьмой номер была заперта, и он нервно подергал корявую проволочную петлю, заставив уныло брякать в глубине квартиры жестяной колокольчик. Никто не отвечал, и Кричевский подергал проволоку снова, с некоторым раздражением, поскольку точно знал, что княжна дома.

— Ч-черт!.. Дверь, что ли, сломать?.. — хрустя костяшками пальцев, сказал он себе под нос.

Он испытывал небывалый ранее нервический прилив сил, желание поскорее, во что бы то ни стало, увидеть ее, и грубое препятствие в виде глупой коричневой двери раздражало его. Он громко постучал костяшками пальцев, а потом даже гулко бухнул в дверь носком сапога.

Внезапно послышалось ему за дверью тихое шевеление, осторожные шаги.

— Княжна! — обрадованно закричал Константин. — Княжна, откройте! Это я, помощник станового пристава! Вы помните меня?! Господи, неужели я напугал бедняжку?.. Идиот!..

Довольно долго ему не открывали. Константин Афанасьевич со свойственной ему прозорливостью решил, что княжна уже собиралась отойти ко сну после всех перипетий сегодняшнего непростого дня, а теперь поспешно приводит себя в порядок, вспомнил розовый с воланами лиф и решительно прогнал от себя видение стройного смуглого женского тела.

Терпение его было, наконец, вознаграждено. Дверь открылась, и сама Сашенька встретила его на пороге с оплывшей свечой. Лицо ее казалось похудевшим и оттого еще более прекрасным. На ней была темно-синяя домашняя юбка и просторная кофта грубой вязки с очень широкими рукавами, открывающими руки до локтя, стоило ей поднять их. Волосы она стянула атласной синей лентой, обвитой вокруг головы через лоб, отчего выражение лица сложилось неприветливое и дикое.

— Полиция?! — сердито сказала она, вглядываясь во тьму лестницы. — Не довольно ли на сегодня, господа?!

— Княжна, простите, Бога ради… — умоляюще сказал Константин, внезапно оробев, не зная, как объяснить ей все чувства, им пережитые по дороге. — Я просто проходил мимо и подумал, что вам, может статься, есть в чем-либо нужда… Я… Я просто хотел вас увидеть.

Он виновато, точно школяр, снял свою шапку-пирожок и держал ее перед собой двумя руками.

— А! Это вы!.. — сощурилась княжна и поднесла свечу к его лицу, так, что пламя вовсе заслонило ему весь вид. — Что, на дворе мороз?

— Не очень… А почем вы судите?

— У вас уши и лицо красные. Что ж, проходите, поздний гость, в келью одинокой затворницы! Входите, входите, не смущайтесь! Я вам обязана участием, а я это помню! Неблагодарности не терплю с детства! Выпьете чаю или вина? Или, может быть, нам приготовить пуншу?

Кричевский снял в прихожей тяжелую шинель, тотчас ощутил себя подтянутым и ловким, и, поеживаясь, вошел в нетопленые комнаты, освещенные свечами и керосиновой лампой, стоявшей на маленьком столике с инкрустацией. Тут же стояла фарфоровая грубая тарелка с нарезанным яблоком, лежала серебряная вилка. В старинной вазе в форме чаши, поддерживаемой купидоном, лежали горкой восточные сладости, рядом стояли узкие темные бокалы и початая бутылка красного вина. В красном углу, где место образам, курились благовонные палочки. Поискав глазами икону, Костя припомнил, что княжна магометанка, а Лейхфельд лютеранин, и перевел глаза на обстановку комнаты.

Тотчас поразил его хаос, царивший всюду. Дверцы тяжелых шкапов были приоткрыты, посуда в горке сдвинута с места, пара резных фигурок, изображавших аллегорически семейное счастье, стояла как придется, покрывала на диванах вдоль стен лежали кое-как и было такое впечатление, что их сию минуту только накинули в спешке. Тяжелый бухарский ковер пошел крупными волнами, точно морская гладь, и даже картина, изображавшая императорскую охоту, висела на стене криво.