Требуется Квазимодо - Анна Ольховская Страница 10

А больше, собственно, и делать-то было нечего. Так что появление безобразного чмошника, который еще и так прикольно «истерил» при виде зеркала, стало хоть каким-то, а развлечением все же.

Поэтому Кабан и Пашка, доставившие уродца в землянку, быстренько сбегали в вагончик, сняли со стены небольшое зеркало, висевшее над умывальником, и от души «развлеклись», показывая обезумевшему от страха бедняге его отражение.

К ним присоединились почти все охранники, и веселая карусель продолжалась до тех пор, пока босс не заинтересовался – а почему это, собственно говоря, территория опустела? Где все?

Искать всех ему долго не пришлось: дружный гогот и дикий вой услужливо указали господину Кособуцкому, где в данный момент обретается его менеджеры по персоналу. И чем они заняты.

В общем, «вразумлятор» в этот день потрудился на славу – вторично. «Благословил» не только Кабана и Пашку, но и всех остальных менеджеров.

А в процессе обучающего тренинга босс весьма доходчиво, на понятном коллегам языке, объяснил им, что нового работника по пустякам отвлекать не стоит и что этого дурика оставили в живых вовсе не ради развлечения вышеозначенных менеджеров, а ради добросовестного труда на благо босса.

И ежели босс еще хотя бы раз заметит зеркало возле морды чучела, босс будет очень недоволен!

Вот как-то так, если резюмировать.

В общем, калеку оставили в покое. Ну как, в покое – в ужасе, если честно. В ужасе и на грани безумия.

И вернувшихся со смены рабов ждал более чем неприятный сюрприз – мало того, что тюфяк одного из них занял какой-то жуткий урод, так ведь и согнать оттуда этого урода было невозможно. Он жутко скалился и, по-звериному сверкая глазами, рычал что-то непонятное. Нечеловеческое нечто.

К тому же тюфяк, и без того не отличавшийся стерильной чистотой, теперь был еще и выпачкан кровью.

В общем, прежний хозяин лежбища, ворча и матерясь, перебрался на место не так давно умершего от воспаления легких раба, а вновь прибывшее страшилище оставили в покое. Не просто в покое – ложиться рядом с ним никто не пожелал, благо мест в землянке к концу рабочего сезона стало гораздо больше, и рабы больше не напоминали шпроты, уложенные в банку.

Так что вокруг урода образовался своеобразный вакуум. И физический, и ментальный. Общаться с ним тоже никто не хотел.

Вернее, не мог – урод был еще и психически нездоров. Он не реагировал на обращенную к нему речь, только скалился и что-то мычал. Но оказался неожиданно сильным, во всяком случае, попробовавшие поиздеваться над ним сокамерники мгновенно залились кровавыми соплями, а один отскочил с диким визгом, прижимая к черепу надкушенное ухо.

Но со временем к нему привыкли, и ни его внешний вид, ни глухое мычание больше не вызывали ни у кого никаких эмоций, ни отрицательных, ни положительных.

Тем более что Немтырь (так его все прозвали с подачи Кабана) никаких проблем не доставлял ни охране, ни другим рабам. Если его не цеплять – вполне нормальный тип. Работает от звонка до звонка, причем неплохо работает, почти с самого первого дня. Переломов, как оказалось, у него не было, всего лишь сильные ушибы. Обильно кровоточившая рана на голове была неглубокой, так, сорвало часть кожи с черепушки.

Так что через пару дней, отлежавшись, урод странной, дергающейся походкой, больше всего напоминавшей передвижения краба, доковылял до конвейера и занялся укладкой готовых кирпичей в поддоны.

Первое время было ему, конечно, очень тяжело – скрюченные руки подчинялись плохо, и он ронял кирпичи. За что получал поначалу палкой по ребрам, но это оказалось малоэффективным.

Тогда надзиратели решили тайком от босса вновь задействовать зеркало.

Вот это помогло. Это вообще оказалось единственным средством, способным угомонить урода либо заставить его что-то делать.

А еще – время от времени таким образом он развлекал охрану и надзирателей, когда босс не появлялся на территории завода.

Вот как сегодня, к примеру.

Когда очередные мучители ушли – он не различал их, все они были для него на одно лицо, – он еще какое-то время лежал на полу, судорожно пытаясь вынырнуть, всплыть на поверхность из пучины дикого ужаса. Он не знал, почему эти серебристые штуки вгоняют его в такое состояние, ведь он даже толком разглядеть не мог, что там отражается. Просто достаточно было одного лишь взгляда, чтобы его мгновенно затягивало в смерч, в цунами, в ядовитые волны животного страха.

Но вот наконец его обезумевшее сердце немного успокоилось, ужас почти исчез, оставив на «поле боя» только боль. Привычную, постепенно притупившуюся. А еще обнаружилось, что он почти закоченел от холода.

Если бы его сознание было хоть чуточку более светлым, нормальным, если бы он мог соображать или хотя бы чего-то желать, он бы остался лежать на земляном полу. И примерно через час уже не поднялся бы – никогда.

Но тело по-прежнему не хотело сдаваться. Оно хотело жить: есть, пить, спать, справлять нужду – функционировать, в общем. Как и любой живой организм, да хоть как инфузория-туфелька.

И поэтому человек сначала пошевелился, а потом медленно, с трудом, поднялся на ноги, хотя ему гораздо удобнее было бы передвигаться на четвереньках. И менее болезненно, это было бы кстати.

Но этого он себе позволить не мог. Почему – он не знал. Не мог – и все.

Тело его все сильнее сотрясала крупная дрожь. Он попробовал вернуться к конвейеру – работа должна была согреть его. Но оказалось, что и без того плохо слушавшиеся руки совсем окоченели. А подмокшая от падения на сырую землю одежда остужала тело все сильнее.

Надо хотя бы переодеться. А еще лучше – переодеться и выпить горячего чаю.

Он осмотрелся по сторонам. Уже давно стемнело, на территории зажглось скудное освещение: несколько лампочек-времянок, работавших от дизельного генератора.

Значит, скоро конец работы и ужин. И чай. Горячий.

Но ждать он не может. Вернее, его тело, жадное до жизни тело, не могло ждать, коченея все больше. В легких уже началась подозрительная возня, еще немного – и начнется воспаление.

Надо переодеться, срочно!

Во что? А на днях кто-то из других рабов умер, и его одежду оставили в землянке (мертвецов здесь закапывали голышом). Желающих поменять свое гнилое тряпье на чужое не нашлось, и смердевшие штаны и телогрейка так и валялись на осиротевшем тюфяке.

Но ему сейчас было все равно, чем пахнет и как выглядит одежда мертвеца, главное – она сухая.

И он заковылял к землянке, не дожидаясь сигнала об окончании работы. Чего никогда раньше не делал – он обычно уходил вместе с остальными. И шел в толпе, не обращая внимания на то, куда идет.

Куда его ведут, туда он и идет.

Поэтому, наверное, он и заблудился сейчас, приковыляв не к землянке, а к вагончику охранников.