Бандитский брудершафт - Валерий Шарапов Страница 10

Уголовники никогда не задерживались на одном месте дольше двух-трех дней. Готовились к очередному ограблению, предположим, в Мытищах. Выезжали затемно, проворачивали дельце, а возвращались с награбленным на дачу в Заречье. Захваченные ценности и деньги делили поровну, не забывая, однако, пополнять и воровскую кассу. Так сказать, на черный день.

Порой эти сбережения и в самом деле выручали их. Так приключилось, к примеру, в сорок четвертом, когда на криминальный московский мир дружно навалились опера. Банде пришлось залечь на дно и дышать через раз. Вот тогда-то мошна и пригодилась. Иначе бандиты не стерпели бы, пошли бы пополнять запасы и наверняка засветились.

Сам Сыч был из тамбовских крестьян, 1900 года рождения. Высокий, чуть сутуловатый, физически развитый. Грубоватое и вечно угрюмое лицо с узкими прищуренными глазами и широким расплющенным носом редко растягивалось в улыбке. Он никогда не шутил и не смеялся, предпочитал говорить исключительно по делу.

Его давний друг по кличке Татарин прибыл в Москву, освободившись после длительного срока, в течение которого ему пришлось поучаствовать в строительстве знаменитого канала между Белым и Балтийским морями. Шамиль Закурнаев — так по-настоящему звали Татарина — был на год младше Сыча. Густые темные волосы с сединой на висках обрамляли широкое смуглое лицо с живыми карими глазами. Ростом он был пониже своего друга, не так широкоплеч, зато подвижен и щедр на едкую шутку. Любил посмеяться и выдать какую-нибудь ядреную фразу на родном татарском языке. В банде Татарин заправлял воровской кассой, а также ведал закупками всего необходимого.

Третьим человеком в банде являлся Володька Чернышев со странным прозвищем Вофти-Тофти. Происхождение этой клички никто не знал, а сам Чернышев объяснять ее значение не хотел, рассказывал то о конфетах «Тофти», сворованных когда-то из бакалеи, то о прозвищах из далекого беспризорного детства. При обычной, ничем не выдающейся внешности Володька обладал живым умом и невероятно цепкой памятью, способной намертво зафиксировать однажды увиденную картинку или целый газетный разворот. За умение логически мыслить и запоминать мельчайшие детали Сыч всегда привлекал Вофти-Тофти к планированию налетов и грабежей. Годков ему было около сорока, а в Москву его занесло после отсидки в детском трудовом лагере в середине двадцатых.

«Опель» медленно заехал задом на территорию продовольственной базы и сразу с поворотом подкатил к нужному пакгаузу. Мотор опытный Рогуля глушить не стал.

На парапете, напротив распахнутых дверей, уже высилась гора отобранного товара. В основном это были рулоны различных тканей, зашитые в мешковину, а также кожаная обувь и готовая одежда.

Бандиты делали это не в первый раз, поэтому быстро разделились для погрузки добычи. Сыч нырнул в шарабан и вместе с Рогулей приготовился принимать товар. Полушка остался стоять у ворот на стреме, а Татарин, Вофти-Тофти и Синий, растянувшись цепочкой, передавали добро в раскрытый дверной проем автобуса.

Жига с Антипом в это время вскрывали второй пакгауз.

Работали уркаганы молча и по-стахановски. В результате за десять минут весь товар перекочевал с парапета в нутро старого «Опеля». После чего мотор натужно заурчал, и шарабан переместился к парапету второго пакгауза, напротив которого тоже росли стопки из коробок и ящиков.

— Самое ценное! — напомнил Сыч, принимая из рук Татарина ящик. — Места осталось мало.

Под «самым ценным» подразумевались прежде всего тушенка, вяленое мясо, сало, рыбные консервы и спиртное. Большой удачей считалось прихватить черной икры, осетрового балыка, сырокопченой колбасы, но сегодня ничего этого во втором пакгаузе не обнаружилось.

Коробки с ящиками быстро заполнили свободное пространство автобуса. Места осталось ровно для семи членов банды.

— Край! — крикнул главарь. — Уходим!

На парапет из пакгауза выскочил разгоряченный, вошедший в раж Антип.

— А третий пакгауз?! — спросил он и впился зубами в батон колбасы.

— Лезь в шарабан, я сказал! — грозно повторил Сыч. — Синий, давай к воротам!

Перечить главарю никто не отважился. Синий метнулся в сторону ворот, остальные друг за другом поднялись в автобус. Рогуля уселся на водительское сиденье, включил фару, со второго раза нащупал длинным рычагом передачу.

Нагруженный автобус качнулся и нехотя отвалил от парапета.

Когда до ворот оставалось метров тридцать, по правому борту «Опеля» вдруг полоснул луч света. Ближе других к окошку оказался долговязый Жига. Он вытянул шею, заметил человека, бегущего наперерез, но замешкался, не знал, что делать.

Это был третий охранник, потерянный в самом начале Антипом, Жигой и Синим. Он совершил обход по дальнему маршруту, теперь возвращался к сторожке, внезапно заметил автобус, двигавшийся к распахнутым воротам, посветил фонариком и крикнул.

Водитель и не думал останавливать свой транспорт. Еще секунда — и автобус нырнет в уличную темень, за ворота.

Охранник, пожилой бородатый дядька, решительно вскинул ружье и выстрелил по черным квадратам окон старого шарабана.

Послышался звон разбитого стекла. «Опель» резко тормознул. Внутри загрохотали падающие ящики и коробки.

Тотчас глухо щелкнул ответный выстрел. Сторож схватился за грудь, обмяк, опустился на колено, выругался, погрозил пассажирам автобуса кулаком и повалился на землю.

Сыч стер пальцами кровь с лица. Один мелкий осколок разбитого стекла только что впился в его щеку. В другой руке он держал парабеллум с дымившимся стволом.

— Добейте! — приказал главарь банды.

Вофти-Тофти, стоявший у двери, вытянул из голенища сапога нож и выскочил из автобуса.

Главарь тем временем обернулся к Антипу, Жиге и Синему и заявил:

— А с вами, фраера дешевые, мы побалакаем чуть попозже, на малине.