Код одиночества - Антон Леонтьев Страница 10

– Сударыня, мы пожаловали к вам не со светским визитом, – строго оборвал ее Арбенин, – а исключительно для того, чтобы иметь беседу о вашем племяннике. Для начала мы желаем видеть его. Причем немедленно!

Глафира принялась лихорадочно соображать – мальчишка, хорошенько ею поколоченный, лежал в погребе, и показывать его в таком виде важным посетителям было решительно невозможно.

– Он заболел, – соврала тетка Глафира, – у него... у него краснуха! Доктор велел его не тревожить. Вот и положили племянника на чердаке, подальше от всех, чтобы не заразил моих ребятишек.

– Странно, – процедил Червь, – я общался с вашим племянником чуть более двенадцати часов назад, и он не произвел на меня впечатления человека болящего.

– Внезапно все приключилось, сразу после вашего ухода, господин советник, – уверила тетка Глафира, прикидываясь дурочкой. Она давно усвоила: со слабыми надо вести себя по-хамски, с сильными же строить из себя недалекую особу.

– Если у мальчика краснуха, то ему требуется квалифицированная медицинская помощь, – вступила в разговор дама из высшего общества, вдова известного генерала, героя Шипки. – Мне не раз приходилось выхаживать больных детей. Я хочу осмотреть мальчика и проконсультироваться с медиком.

Мадам Сысковяк пыталась уверить, что это совершенно излишне, однако гости не желали уходить, не повидав Алексея. Наконец, сдавшись, Глафира протянула Арбенину большой металлический ключ и сказала:

– В погребе он!

– В погребе? – изумился Юрий Мстиславович. – Но вы же утверждали, что мальчик находится на чердаке, сударыня!

Еще больший сюрприз ожидал посетителей в означенном погребе: именно там они и обнаружили Алешу, чье тело и лицо были покрыты синяками, кровоподтеками и глубокими порезами, правый глаз заплыл, нос, судя по всему, был сломан. Ребенок лежал на холодном каменном полу и находился в беспамятстве.

– Да что это такое, сударыня? – вскрикнул шокированный представитель департамента образования. – Что приключилось с несчастным?

– Я ведь сказала, краснуха у него, – грубо бросила тетка Глафира, понимая, что у нее только одна возможность – придерживаться своей версии до конца. – Жар был всю ночь, мальчишка пошел в погреб за молоком, свалился с лестницы, разбился...

Полицейский чин категорично заявил:

– Увечья возникли вовсе не от падения с лестницы, говорю с полной уверенностью! Мальчика кто-то жестоко избил. И даже если ваша версия, сударыня, правдива, то отчего вы оставили его лежать на холодном полу? Это же может иметь непредсказуемые последствия!

Директор Арбенин подхватил Алексея на руки и вынес из погреба. Генеральская вдова, пощупав лоб мальчика, воскликнула:

– У него в самом деле жар, однако вовсе не от краснухи! Наверняка у подростка серьезные травмы, скорее всего, сотрясение мозга, а также, не исключено, повреждения внутренних органов. И не буду удивлена, если у мальчика окажется еще воспаление легких!

Юрий Мстиславович уложил мальчика в бричку, стоявшую перед домом Глафиры Сысковяк.

– С вами, сударыня, мы еще разберемся, – пригрозил он и велел кучеру немедленно ехать в Крестовоздвиженскую больницу.

Там директор гимназии передал Алешу в руки профессора медицины, своего старинного приятеля. Тот после осмотра маленького пациента не стал скрывать от Арбенина, что ситуация критическая: да, мальчик был жестоко избит, а кроме того, после ночи, проведенной на холодном полу, у него двусторонняя пневмония, которая может закончиться летальным исходом. Профессор заверил, что сделает все, что в его силах, однако напоследок сказал Юрию Мстиславовичу:

– Собственно, остается только одно – молиться.

Юрий Мстиславович Арбенин не был верующим человеком, хотя, являясь уже более десяти лет директором гимназии, не мог позволить себе открыто исповедовать атеизм. В справедливости небесных сил он разуверился около двадцати лет назад, когда его любимая дочь Ирина, катаясь на лошади, упала и сломала позвоночник. Девочке тогда было двенадцать лет, и врачи вынесли неутешительный вердикт: она до конца жизни останется парализованной. Арбенин и его супруга, Елена Викентьевна, самоотверженно ухаживали за Ириной в течение последующих шести лет, однако ни лучшие доктора, ни поездки за границу на курорты, ни новомодная терапия не смогли помочь девушке. В день девятнадцатилетия Ирина покончила с собой – долгое время она тайком собирала болеутоляющие таблетки и, накопив их в изрядном количестве, выпила разом.

Юрий Мстиславович и его супруга были безутешны. Задействовав своего друга, профессора медицины, Арбенин сделал так, что в официальных бумагах фигурировала кончина от закупорки сердечной аорты, а не как следствие наложения на себя рук. С тех пор Юрий Мстиславович окончательно разуверился в Боге, считая его выдумкой и блажью, однако дни после доставки Алексея в больницу он отчаянно и горячо молился, к своему удивлению чувствуя небывалое облегчение в душе.

Так и осталось тайной, что же оказало воздействие – то ли радикальный способ лечения, выбранный профессором, другом Арбенина, то ли молодой организм Алексея самостоятельно справился с болезнью, то ли Бог, в которого Юрий Мстиславович потерял веру, услышал его молитвы, но кризис миновал. Подросток медленно пошел на поправку.

Тем временем Юрий Мстиславович, посоветовавшись с Еленой Викентьевной, принял кардинальное решение: после смерти Ирины они решили не заводить более других детей, ни собственных, ни беря на воспитание, однако случай с Алексеем заставил директора и его супругу передумать. Елена Викентьевна, узнав трагическую историю семьи Алексея и побывав у постели мальчика, нашла, что они с мужем не имеют права бросить несчастного ребенка на произвол судьбы. Поэтому, задействовав свои многочисленные связи, Юрий Мстиславович добился того, чтобы ему было выдано разрешение стать опекуном Алексея.

Тетка Глафира, у которой жил мальчик до этого, с великой радостью согласилась. Да и было с чего ей радоваться: нахлебника забрали, а наказания за издевательства над племянником так и не последовало – мадам Сысковяк упорно держалась своей смехотворной версии, мол, подросток упал с лестницы в погребе. То же твердили ее супруг и детишки, и что-либо поделать с этим было нельзя.

Алексей, придя в себя, не мог сказать, что произошло с ним в действительности – к счастью тетки Глафиры, последние несколько часов, предшествовавшие заточению мальчика в погреб, были стерты из его памяти словно ластиком. И хотя через три недели воспоминания вернулись, Алеша, подумав, решил не говорить ничего Юрию Мстиславовичу – он был просто рад, что наконец-то покинул дом тетки Глафиры.

Подросток сначала настороженно относился к своему опекуну и его супруге, ожидая от них подвоха, однако быстро убедился в том, что Арбенин и его жена – прекрасные, добрые и честные люди. Алексею было даже не по себе от того количества благоволения и любви, которые излились на него, когда он попал в огромный особняк Арбениных в Замоскворечье.

Юрий Мстиславович сообщил ему удивительные вести: оказывается, находясь без памяти в больнице, Алексей постоянно совершал математические действия, то возводя числа в квадрат или в куб, а то извлекая из них корень.