Клетка для сверчка - Анна Малышева Страница 10

Художница была готова к встрече с новым для себя материалом, Штромм предупредил ее об уникальности собрания. И все же она была потрясена увиденным.

Александра обводила взглядом коробки со сдвинутыми крышками, загромождавшие стол, громоздкий ящик с полотняными свертками, стоявший посреди комнаты, застекленный шкаф, такой же, какими был заставлен весь кабинет покойного Исхакова. В дверце шкафа поблескивал ключ, оставленный Ольгой.

«Все запирается на грошовые замки или не запирается вообще. А здесь на миллионы, не на один десяток миллионов рублей. Даже по моим подсчетам, а я могу судить лишь приблизительно…»

У нее было ощущение, что дощатый, чуть вздувшийся от сырости пол колеблется под ногами. Александра боролась с овладевавшей ею паникой. «Невозможно выпустить на рынок все сразу! — Мысль, возникая вновь и вновь, язвила ее раскаленной иглой. — Это значит убить цены, обрушить, навредить себе и другим. Ценовая яма после такой бомбы не компенсируется долгие годы…»

— Дядя только что сел в самолет, я едва успела! — Голос Ольги заставил ее вздрогнуть. — Передает вам привет и желает удачи!

— Да… Спасибо… — несколько невпопад ответила Александра. — Знаете, нам бы надо кое-что решить. Вы в самом деле хотите выставить на продажу все? Все, что я сейчас видела?

— И то, чего вы не видели, я продаю тоже. Хотите меня отговорить? Хорошо, попробуйте. Дядя тоже пытался.

Ольга, искусственно и враждебно улыбаясь, явно готовясь к отпору, присела на край узкой койки, застланной серым одеялом.

Постель, да и вся комната, неуютная, необжитая, неуловимо напоминали Александре летний лагерь, где ей довелось побывать лет в двенадцать. Лагерь считался хорошим, путевку дали отцу на работе. В каждой комнате стояло по четыре койки. Ночами в черные, незавешенные окна увесисто, дробно бились бабочки-бражники, комары, облака белесой тополевой моли. Свет голой сильной лампочки сиротливо лежал на шершавых беленых стенах. Перед сном девочки шептались о мальчиках и привидениях. Александра лежала, закрыв глаза, притворяясь спящей, созерцая багровую тьму под веками. Лампочка гасла, по коридору проходили воспитатели, заглядывали в каждую палату. Слово «палата» напоминало о больнице, как и штампы на простынях, крошащиеся сухие котлеты за обедом, вечерние разговоры девочек. Голоса, внезапно лишившиеся плоти, какое-то время еще шелестели в темноте, затем наступала тишина. Биение насекомых в оконное стекло прекращалось, свет их больше не привлекал. Александра лежала с широко открытыми глазами, ловя обострившимся в темноте слухом далекий звук, который прорезывался за стенами корпуса. Звук нарастал, все больше напоминая рокот моря. Это шумел сосновый бор за оградой лагеря. Больше всего девочке хотелось выбраться из душной палаты, из опостылевшего корпуса, выбежать из ворот лагеря и стоять между огромных сосен, слушая этот гул, рождавшийся, казалось, за горизонтом. Но, конечно, корпус запирался, и ночью выходить было нельзя.

— Почему вы не выходите из дома ночью? — спросила Александра, услышав свой голос словно издалека.

Ольга, сохранявшая выжидательную ненатуральную улыбку, явно ожидала других вопросов. Она растерянно глотнула воздух, подняла брови и выдохнула:

— Вы именно это хотели узнать? Именно это?!

Художница спохватилась, что перешла некую черту, явно выйдя из оплаченной роли ассистентки на предстоящем аукционе. Но отступать она не собиралась.

— Отговаривать вас бесполезно, я уже поняла! И я не буду этого делать. Но кое-что меня беспокоит больше аукциона. Так что, даже если мой вопрос покажется вам бестактным, я хотела бы понять, почему вы не покидаете дом ночью. Это небезопасно?

— Не-бе-зо-пасно? — по слогам повторила Ольга и покачала головой. — Кто сказал? Я не выхожу по ночам просто потому, что так привыкла. С детства. Сперва отец не разрешал, и правильно, зачем девочке гулять ночью по лесу одной? А потом я и сама не хотела выходить. Это не такая уж глупая привычка, есть куда глупее.

— Согласна, — кивнула Александра. — Извините меня за неуместное любопытство. Сама удивляюсь, почему спросила. Но… Ну да ладно.

Ольга, не сводя с нее загадочного взгляда черных глаз, слегка оттянула вверх длинный рукав, обнажив предплечье правой руки. На смуглой коже выделялась тонкая белесая полоска, влажно блеснувшая в сильном свете лампы, как след улитки.

— Есть еще причина, почему я не выхожу по ночам, — спокойно произнесла Ольга. В этот миг она казалась старше своих лет. Возле губ пролегли резкие морщинки, брови сдвинулись. — Это случилось ночью.

Она продолжала протягивать к Александре руку, и в этом жесте было что-то от просьбы о помощи. Художница медленно приблизилась, склонилась, рассматривая шрам. Он был очень старый и, если бы не природная смуглость кожи, не бросался бы в глаза вовсе.

— Отца убили в его кабинете, ночью, — продолжала Ольга, сохраняя непроницаемое выражение лица и прежнюю позу. — Отец часто задерживался в Москве допоздна, он работал в своей лаборатории и по ночам. Тогда я ложилась спать сама, я привыкла. Мне не было страшно, ведь рядом жил наш сосед, папин старый друг. Он построил свой дом одновременно с нами. Тоже коллекционер, известный ученый, его фамилия была Федотов. В тот вечер я легла сама и сразу уснула. Проснулась спустя какое-то время… Наверху, в кабинете, слышались голоса, говорили громко, будто спорили. Федотов часто приходил к отцу по вечерам, и случалось, они спорили, так что меня это не удивило. Я снова уснула, помню, была рада, что отец вернулся и я уже не одна. Меня разбудил, уж не знаю, через сколько времени, шум наверху. Что-то упало, разбилось, мне показалось, что в кабинете двигают мебель. Потом как будто кто-то сбежал по лестнице, хлопнула входная дверь. И все затихло. Отец не любил, когда я вмешивалась во взрослые разговоры, и я не сразу решилась встать. Но все-таки встала, пошла посмотреть, что там происходит.

Ее нижняя губа часто, мелко задрожала. Александра решительно сжала ее тонкие ледяные пальцы в своей горячей ладони:

— Если вам тяжело, не рассказывайте.

— Нет, почему, — та с трудом перевела дух. — Я спала на первом этаже. В столовой и на лестнице было темно, хотя мы всегда оставляли там свет на ночь, чтобы никто не споткнулся на ступеньках. И наверху, в кабинете, было темно и тихо. Сама не знаю, почему я не решилась включить свет. Мне было страшно. Я пошла вверх по лестнице, и в темноте наткнулась на кого-то, кто тихо спускался мне навстречу. Это был не отец, я сразу поняла. Он…

Ольга вновь прерывисто схватила губами воздух.

— Он ударил меня ладонью по лицу, наугад, скорее, получился толчок, а не удар. Я не упала, а подняла руку, защищаясь… Второй раз он ударил уже ножом. Нож скользнул по руке, я ничего не поняла, ощутила только что-то горячее, вроде ожога. Упала, он пробежал мимо, я слышала шаги на лестнице, как снова хлопнула внизу дверь. Сознания не теряла, наоборот, — все чувства обострились, я слышала даже, как внизу, на кухне, капает вода из протекающего крана. Мне казалось, что голова вдруг стала огромная-огромная и легкая, вроде воздушного шара…