Блондинки моего мужа - Ирина Потанина Страница 10

Юноша затих, снова уткнувшись в книжку. Мне же, напротив, захотелось поговорить. Звонить в таком шуме я все равно никому не могла, думать была неспособна, а ехать предстояло еще долго. Нужно было как-то отвлекаться. Тем более грех не продолжить разговор с человеком, разглядевшим во взъерошенной и перепуганной барышне «хорошенькую блондинку».

— Что читаете? — покосившись на обернутый газетой переплет, поинтересовалась я.

«Чаще надо общественным транспортом ездить, — подумалось мне при этом. — Лучший способ повысить самомнение. А то целый день в машине, как Гюльчатай в парандже… Конечно, ни единого лестного слова за день».

Так и комплекс неполноценности заиметь можно. Ах, на меня уже никто не обращает внимания! Это старость! — периодически страдаю я, воображая солидный возраст там, где еще даже не ступала нога взросления. Все потому, что новых лиц не вижу, а старые или настолько уже ко мне привыкли, что комплименты говорить не будут, или настолько уже мне осточертели, что их комплименты воспринимаются хуже любых ругательств.

— Читаю книгу, — ответил юноша, и я, увлекшись своими мыслями, даже не сразу поняла, о чем он и почему мне это говорит.

— Это и удивляет, — издевательски заметила я. Включившись в реальность, я решила отплатить юноше той же монетой. — Во-первых, книга бумажная, что странно. Во-вторых, я как-то привыкла, что читают обычно мысли или рэп. А вы вдруг — книгу. Надо же!

Собеседнику, похоже, мой ответ понравился.

— Это методичка по сценарному мастерству, — доверительно сообщил он, — мой научрук ее составил. «Он нас читать себя заставил и лучше выдумать не мог». Они у нас в академии все сильно пишущие.

Я вспомнила, что моя младшая сестрица тоже хотела поступать в Академию культуры. И кажется, тоже на сценарное мастерство. По крайней мере в преддверии окончания школы Настасья воспылала вдруг талантом и страстью к телепостановкам и пошла на подготовительные курсы. Конечно, глубоко травмируя при этом родителей и преподавателей. Родителей — эфемерностью выбранной профессии; преподавателей — взбалмошным характером покоряющего мир подростка и неимоверной длины ярко-синими ногтями с черным черепом на каждом. Одну меня тогда сестрицыно поведение ничуть не огорчало. «Главное, чтоб ребенок был чем-то увлечен и не превращался в праздноболтающееся по чужим жизням существо», — считала я. Теперь же, глядя на своего случайного попутчика, я представила свою сестрицу в обнимку с картонными ящиками в электричке и поморщилась, какой-то частью мозга согласившись с мнением родителей.

— И давно это студенты приличных вузов развозят ящики? — несколько более насмешливо, чем следовало, поинтересовалась я.

— Давно, — невозмутимо ответил юноша. — Вот как стипендию первый раз получат, в процентах от прожиточного минимума измерят, так сразу что-нибудь развозить и начинают. Подрабатывать всегда полезно — «детям на мороженое, бабам на цветы!». Ну и себе на закуску, чтоб не перепутать.

Потребности в детях, закусках, а уж тем более в бабах в ближайшее время у сестрицы не намечалось, поэтому я подбадривающе засмеялась — люблю остроумных людей.

— Вам это кажется смешным? — внезапно посерьезнев, поинтересовался явно обиженный попутчик. — Тем лучше. Я не удивлен. Та моя знакомая блондинка, о которой я рассказывал, тоже считает нелепыми мои попытки подзаработать. Все вы, выходит, одинаковые.

Не утруждая себя замечанием, что ни про какую конкретную блондинку он до этого не рассказывал, я решила отделаться от обидчивого юноши банальными фразами.

— Молодой человек, — ловя себя на назидательных нотках, начала я, — смеяться — это в любом случае хорошо. Смех — это защитная реакция общества. Один известный классик, кстати, утверждал, что люди смеются только для того, чтоб не плакать.

Студента это мое морализирование почему-то ранило в самое сердце. Посмотрев на меня, как на привидение из кошмарных снов, он молча укатил свою тележку в тамбур и покинул электричку на ближайшей остановке. Хотя до этого казалось, что он собирался ехать дальше.

«Экий обидчивый молодой человек», — с тоской вздохнула я, понимая, что отвлекаться от тревожных мыслей мне теперь совсем не на что. В голове тут же запульсировало слезливое: «Эх, Жорочка! Помнишь, я говорила, что ты вредный и ужасно обидчивый? Так вот. Я ошибалась. В сравнении с некоторыми индивидуумами ты очень милый и вообще… Ну как ты мог пропасть именно в тот момент, когда я это поняла? Вот негодяй!»

* * *

Едва ступив на твердую землю, я тут же принялась обзванивать знакомых.

— Привет, Жорка не у тебя? Телефон, наверное, сел, а мне срочно нужно ему кое-что передать. Жорке, а не телефону, ясное дело…

Делала я это, скорее, просто для того, чтобы чем-то себя занять по пути на троллейбусную остановку. Представить, что Георгий столько времени мог добровольно обходиться без смартфона или что, увидев полчище звонков от меня, не удосужился перезвонить, я не могла.

— Привет, Жорка не у вас? — чтобы не заставлять родителей беспокоиться, я решила позвонить проживающей с ними сестрице. — Жаль. А может, заглянешь одним глазком в кофейню под подъездом. Уже там? Ну тогда сходи домой. Только оттуда? Нет, что ты, ничего не случилось, просто проблемы с телефоном. Ладно. Если где появится, дай знать мне и щелбан — ему.

— Слушаюсь и повинуюсь! — согласилась сестрица. — Но все же скажи, что случилось. И не молчи как рыба об лед!

Тут я вспомнила об открывшемся в Настасье творческом даре и перевела тему.

— Кстати, познакомилась сейчас случайно с одним студентом вашей академии. Такой странный тип. Боюсь, что тоже сценарист.

— Правильно боишься, — затараторила сестрица. — Если странный, то точно из наших. Нам преподаватель Аленкина так и говорит: «Девочки-сценаристы, любите мальчиков-сценаристов, ведь, кроме вас, их никто не полюбит!»

— Стоп! — услышав знакомую фамилию, я насторожилась. — Сеструн, скажи немедленно…

— Немедленно, — послушно раздалось из телефона.

— Тьфу! Нет! Ответь на важный вопрос, — нащупав что-то похожее на зацепку, я взволновалась и, конечно, запуталась в формулировках. — По чему преподаватель — Аленкина? По принадлежности или по фамилии? Ну, то есть это педагог какой-то твоей подруги Аленки или саму ее так зовут?

— Зовут ее Энн Степановна, — сообщила сестрица недоуменно и тут же обиженно закричала: — Ой, что там у тебя так пищит?! Перезвони, когда сможешь нормально разговаривать.

Пищали тормоза подъехавшего на остановку троллейбуса. А может, Настя уловила отчаянный, но не слышимый для черствосердечного мира жалобный писк моего плаща, обрызганного этим самым троллейбусом из образовавшейся вокруг забитой ливневки лужи.

С умеренным отвращением втиснувшись в переполненный троллейбус, я старалась вспомнить имя убиенной Аленкиной с Машиного листочка, но не могла.

«Простое совпадение! — твердила я себе. — В конце концов, такое экзотическое имя, как Энн Степановна, ты точно бы не упустила».