Свой, чужой, родной - Татьяна Полякова

В доме кто-то находился. Ставни по-прежнему были закрыты, но сквозь них пробивался свет — сразу в трех окнах первого этажа. Получается, в доме появились хозяева. Впервые за долгое время. Почему бы и нет? Но сделанное открытие вызвало едва ли не шок. Я стояла возле калитки, смотрела на окна, не в силах сдвинуться с места. Немногочисленные в это время прохожие уже поглядывали с недоумением.

На этот дом я обратила внимание в первый же вечер, как только здесь поселилась. Я снимаю квартиру дальше по улице, в бывшем двухэтажном особняке XIX века. Аренда влетала в копеечку, но этот район мне нравился. Зарабатывала я неплохо, а особо тратить деньги было не на что. Людка утверждала: «Это из-за убогости фантазии». Наверное.

В общем, я могла себе позволить жить там, где хочу. В первый же вечер я отправилась на пробежку. Эта моя страсть у Людки вызывала стойкое недоумение. Я в отместку попыталась увлечь ее своим примером. Безрезультатно. То есть пару раз она пробежалась со мной, но потом злобно ворчала: «Я что, страус? Нет уж, физкультура точно не для меня».

Мы с подругой редко придерживаемся единого мнения, но это не мешает нашей дружбе. Она предпочитает лежать на диване, листая журнальчик, а я каждый вечер выхожу на пробежку, в любую погоду и в любом месте…

Однако сейчас не об этом. Итак, дом. Поселившись на этой улице, в первый же вечер я вышла на пробежку и обратила на него внимание. Деревянный, в два этажа. Он стоял чуть в глубине, за кованым забором, прячась за десятком деревьев. Ближе к калитке — три плакучие березы, дальше — тополиная аллея, которая вела прямо к крыльцу. Летом все вокруг покрывал белый пух. Подобных зданий в районе предостаточно, это ведь старая часть города, но от других дом отличали деревянные колонны, придававшие ему благородства, и плотно закрытые ставни.

Дом выглядел нежилым, и это при том, что земля здесь на вес золота, а сад, или точнее сквер, перед зданием места занимал немало. Но вряд ли бы данное обстоятельство возбудило мой интерес. Дело в другом. Дом с колоннами выглядел зловеще. Впервые заметив его между деревьями, я, точно против воли, остановилась, почувствовав беспокойство, что было сродни предчувствию. Наглухо закрытые ставни, свет уличного фонаря, который с трудом пробивался сквозь листву, следы обветшания…

Ставни и колонны были белыми, но краска успела облупиться… Сам дом темно-зеленый, при свете дня совсем не мрачный… На первый взгляд. Но мне всякий раз становилось не по себе и неизменно являлась мысль: что прячется за белыми ставнями?

На следующий день я пришла сюда в полдень. Солнце жарило вовсю, а там, под тополями, собрались тени. Забавно, но дом и при солнечном свете выглядел жутковато. Я попыталась обойти его по кругу. Не так-то просто это было. Слева за забором, в одноэтажном особняке, если верить табличке на фасаде, находился киноархив. На территорию проникнуть не удалось — фасад, в отличие от соседнего дома, выходил прямо на тротуар, сзади был дворик, заросший деревьями. От дома с колоннами здание отделял тот самый кованый забор. Попасть во двор можно было лишь из киноархива. Дверь оказалась запертой, рядом висел звонок, но придумать повод, который заставил бы служащих открыть мне, я так и не смогла. Еще вопрос, существовали ли эти самые служащие, ведь ни одно живое существо из дома при мне не выходило. Хотя, конечно, существовали. В зимнее время днем в окнах горел свет.

Справа от дома с колоннами тоже находился особняк, затянутый сеткой, на калитке — внушительный замок, за ней — заросли боярышника, и это все, что удалось разглядеть.

Тогда я попробовала подобраться к дому с параллельной улицы. Здесь мне повезло больше. С особняком соседствовал старый дом с коммунальными квартирами, жильцов начали расселять, но кое-кто еще остался. Пройти во двор труда не составило. Он был захламлен, по пути к забору, отделявшему от него территорию особняка, запросто можно было сломать ноги о сваленные где попало доски с торчащими ржавыми гвоздями. Или провалиться в яму. Когда-то здесь стояли сараи, за ненадобностью брошенные, доски и ямы — все, что от них осталось.

Продираясь сквозь крапиву, которая была мне по грудь, я приблизилась к забору. С той стороны вдоль него росли тополя. В узкий двор выходила двустворчатая дверь под кованым козырьком. Деревянные ступени почти сровнялись с землей и буквально крошились. Слева пятачок земли был выложен плиткой, здесь ржавел старый мангал. Скамейка, стол на одной железной ножке, слева качели. Ничего особенного. Пробираться сюда, рискуя заполучить увечья, явно не стоило. Окна второго этажа, выходящие во двор, тоже были закрыты ставнями. Чертыхаясь в великой досаде, я спешно выбралась из зарослей.

Но любопытство меня отнюдь не оставило. Я попыталась проникнуть на территорию, но калитка оказалась запертой. Будь забор пониже, я бы, вероятно, через него перемахнула. Хотя вряд ли. Улицу безлюдной не назовешь, и на меня непременно бы обратили внимание. И запросто могли вызвать полицию. Кстати, правильно. Чужая собственность неприкосновенна. Непонятно, отчего конкретно эта собственность не давала мне покоя. Однако я была твердо уверена: с домом что-то не так.

Все лето я бродила возле него, точно лиса в известной басне. Видит око, да зуб неймет. Потом собственное поведение показалось мне глупым. В доме за все время никто не появился, по крайней мере, следов человеческого присутствия я не заметила. Летом участок зарастал травой, осенью его заносило листвой, зимой на солнце поблескивали никем не тронутые сугробы, а весной под деревьями расцветали крокусы.

Особняк заметно ветшал, но вместо жалости данное обстоятельство вызывало еще большую тревогу. Как будто старый дом из последних сил удерживал нечто, несущее угрозу всему городу, — еще немного, и оно вырвется на свободу…

Вот такие примерно мысли бродили в моей голове, что явно шло вразрез с утверждением Людки об отсутствии у меня фантазии.

Каждый вечер я, дважды пробегая мимо, останавливалась возле калитки и с облегчением вздыхала, не видя кардинальных изменений. И вдруг в окнах появился свет. А у дома, соответственно, хозяева. Или они существовали и до этого, просто отсутствовали. А теперь вернулись. Совершенно обычное дело. Но я продолжала стоять, чувствуя себя так, точно на глазах у меня разворачивалась трагедия вселенского масштаба.

Скрипнула дверь, и я вздрогнула от неожиданности. Вглядываясь в темноту, обнаружила, что входная дверь приоткрыта, и что-то шмыгнуло от нее в сторону. Я едва не заорала с перепугу, но тут таинственное нечто материализовалось возле калитки и мяукнуло, глядя на меня с некоторым недовольством. Бродяга. Это, без сомнения, был он. О чем свидетельствовал ошейник с большим пластиковым медальоном. Если дать себе труд прочитать, что на нем написано, узнаете следующее: Бродяга — домашний кот, а попрошайничает в силу своего дурного нрава. Просьба не кормить его и хозяев не позорить.

— Привет, — сказала я. Кот вроде бы кивнул. — Ты был в доме?

Конечно, был. Если уж вышел оттуда. Жаль, что коты не разговаривают, мог бы поведать, чему довелось стать свидетелем. Хозяев дома вряд ли назовешь скверными людьми, если они приютили кота, хоть и на время.