Девять жизней Греты. Смерть отключает телефон - Анна Данилова

«В тот день, когда все это началось, погода просто сошла с ума. Она была настолько созвучна моему состоянию, что я даже не знала, благодарить ее за это или нет. Ураганный ветер, дождь с мокрым снегом, словно кто-то там, наверху, разозлившись, разодрал в клочья пухлые тяжелые тучи… И воздух был какой-то синий, густой, словно на небо наплывала ледяная декабрьская ночь, грозившая похоронить дневные краски…

Вот говорят, что имя определяет судьбу. Вероятно, это правда. Мои родители назвали меня Гретой. Понятно, в честь Греты Гарбо. У меня же, когда я подросла, это имя ассоциировалось с соседской кошкой Гретой. Старик-немец кормил свою любимицу вареной курицей и молоком и разговаривал с ней по-немецки.

Со мной же все говорили по-русски, ведь я жила в Москве. Мама рано умерла, и нас с братом воспитывал отец. В сущности, он воспитывает меня до сих пор, вот только проку от этого мало — я выросла избалованной, капризной и совершенно несобранной, непонятной особой. Училась я, правда, хорошо, но имела самое смутное представление о том, чем же я хочу заниматься на самом деле. Такое модное сейчас ландшафтное проектирование, которым я страстно увлекалась, мне хотелось все больше и больше внедрить в мою непосредственную, собственную жизнь, а не заниматься обустройством садов и цветников своих заказчиков. Быть может, поэтому я и не очень-то расстроилась, когда, выйдя замуж за красивейшего Джорджи (на самом деле моего мужа, македонца по происхождению, звали Горги), забросила в дальний угол свою карьеру вместе с декоративными водоемами (это была моя настоящая страсть!), садами-лабиринтами и клумбами и решила посвятить себя семье и спокойному и приятному проектированию наших нежных отношений с супругом.

Познакомившись с Горги в Москве и влюбившись, я практически через неделю дала свое согласие на брак с ним. Я видела, что мои отец и брат глубоко против этого скоропалительного брака, и понимала, что выходить замуж за человека, которого ты мало знаешь, — крайне неосмотрительно или даже опасно, но ничего поделать с собой не могла. Джорджи был так красив, что свое будущее я рисовала исключительно с эстетической точки зрения: мы в неизвестной мне стране с теплым и пропитанным розовым маслом именем — Болгария, где в настоящее время жила семья моего жениха, красиво одетые, сидим за накрытым столом, в обнимку. И больше нам ничего не нужно. Джорджи держал скромную автомастерскую, что меня нисколько не смущало, поскольку денег моего отца и брата мне хватило бы на несколько жизней. Нравственная сторона финансового вопроса меня также не волновала, поскольку я считала, что главное в нашем браке — это наши любовные отношения, а все остальное — не так уж и важно, уж с голоду-то мои близкие мне точно не дадут умереть. К тому же мои банковские карточки постоянно и заботливо пополнялись отцом в благословенной России.

Словом, я приехала в Болгарию по туристической визе, зарегистрировала гражданский брак с Джорджи, потом снова вернулась в Москву, чтобы заполучить себе драгоценную долгосрочную визу, и уже спустя два месяца въехала в маленький провинциальный город Шумен, расположенный в восьмидесяти километрах от Варны, с огромными чемоданами, набитыми одеждой и разными милыми моему сердцу личными вещами. Еще, конечно, подарками. Для моего мужа и свекрови.

Встречали меня в аэропорту Варны. Худенькая, красивая, черноглазая и черноволосая свекровь Магдалена, в белом узком костюме и на шпильках, и рослый, крупный, с пышными черными локонами Джорджи — тоже во всем белом. Особенно трогательно смотрелись на нем белоснежные замшевые летние туфли. Эта элегантная пара сильно выделялась на общем фоне пассажиров, одетых преимущественно во все спортивное, легкое.

Магдалена клюнула меня в щеку, пробормотав: «Добре дошли?» Я лишь обняла ее, не желая целовать ее сильно напудренную и густо пахнущую ванилью щеку. Джорджи просто стиснул меня в своих объятиях, поцеловал меня прямо в губы и сразу же бросился к тележке с багажом.

Дома, в просторной, прохладной от кондиционированного воздуха квартире, меня напоили национальным напитком — кофе — и еще поставили передо мной большую хрустальную пепельницу — мол, не стесняйся, кури, здесь вся страна только и делает, что пьет кофе и курит…

И стали мы жить втроем в этой квартире — я, мой красивый муж и его молодая мама Магдалена… На завтрак меня кормили свежайшей брынзой и помидорами (благо был июль), на обед — узкими соевыми, крепко пахнущими чубрицей котлетками — кебабче, на ужин — поджаренными на гриле овощами. Мы часто ездили на море, уложив в сумку-холодильник вареные яйца, опять же брынзу и помидоры, останавливаясь в недорогих бунгало на побережье Золотых Песков, Албены, Балчика, Кранева… И я была счастлива, как никогда. Хотя, признаться, мне хотелось бы останавливаться в самых лучших приморских гостиницах и питаться в лучших ресторанах, то есть жить так, как я привыкла…

Понятное дело, что первое время на меня никто не давил и не заставлял работать. Поэтому единственное, что мне приходилось делать, — это следить за порядком в квартире и время от времени готовить что-нибудь из русской кухни. Потом свекровь стала намекать, что пора бы мне уже определяться, что брак — это все же не курортный роман длиною в жизнь, что надо искать работу, зарабатывать деньги. Выяснилось, что мастерская была убыточная, что главный механик уехал в Англию на заработки, а два других просто пили и спали на своих рабочих местах.

— Джорджи, хочешь, я найду тебе толковых ребят, мы отремонтируем твою мастерскую? — говорила я, имея в виду строительство целого ремонтного комплекса в самом удобном месте города, вместе с мойкой и маленьким рестораном. Мне так хотелось сделать его по-настоящему счастливым!

Я не могла пока еще открыто признаться мужу в том, что у меня есть деньги, и много. Мне хотелось узнать его получше, чтобы выяснить — быть может, он хочет заниматься вовсе и не автомастерскими, а чем-нибудь другим, более творческим и непыльным?

Магдалена, видя, что я не очень-то расположена искать работу, принялась за поиски сама. Поначалу я воспринимала это крайне несерьезно, я готова была в любую минуту раскрыться и рассказать ей, кто мой отец, чтобы потом радостно расхохотаться ей в лицо и сообщить о том, что им с Джорджи теперь не придется считать деньги и утолять голод на пляже вареными яйцами и несвежими бутербродами с прокисшим майонезом (как это произошло в одну из наших последних поездок к морю). Что пора уже как-то менять жизнь и придумать, каким же бизнесом Джорджи хочет заниматься. И вот как раз в тот день, когда я решилась им все рассказать, Магдалена утром, за завтраком, пользуясь тем, что Джорджи вышел за сигаретами, сказала мне в лицо, что я — лентяйка, что я ничего не умею, что диплом у меня скорее всего фальшивый, купленный в метро за сто рублей, что у меня не получится жить за их счет, что в их стране так не принято, что здесь надо работать и зарабатывать деньги, а не сидеть на шее у нее, Магдалены… Она, попыхивая сигареткой, в шелковом розовом халатике, прихлебывая черный кофе, говорила еще много чего, потом перешла к тому, что она вообще была категорически против нашего брака, поскольку я — голодранка, что у меня ничего за душой нет и что я вышла замуж за ее красивого мальчика исключительно для того, чтобы проводить все время в постели… Потом она швырнула мне в лицо кипу газет и посоветовала мне либо как можно скорее найти работу по душе — подразумевались такие профессии, как чистачка (уборщица), сервитерка (официантка), готвачка (повариха), шивачка (портниха) или ухаживающая за больными или престарелыми, — либо убираться к чертовой матери.