Девушка с ложью на сердце - Яна Розова

Седов открыл глаза и тут же закрыл их снова. Еще до первой попытки увидеть свет божий он понял, что вчера перепил. Это было нормально.

Любимым Пашкиным героем всегда был граф де Ла Фер, в просторечии – Атос, но еще совсем недавно Паша и представить себе не мог, как сходны будут их привычки.

Впрочем, были и отличия: граф, напиваясь, вел долгие беседы о повешенных, ибо алкоголь ему забвения не приносил. А вот Паше – приносил, и еще как. Водочная анестезия купировала тяжелые спазмы памяти, норовящей выбросить в пустое гудящее сознание тлеющие клочья воспоминаний.

Паша приподнялся с дивана, на котором уснул одетым, и, не сумев сразу одолеть гравитацию, остался сидеть. Он покачивался и позевывал, растирая пальцами веки. Руки, на которые он не любил смотреть из-за покрывавших кожу шрамов, пахли рыбой, что было странно.

Наконец он сумел встать и поплелся в туалет. Там, над раковиной, висело замызганное зеркало. Оно, издеваясь, отразило мятую морду с заплывшими красными глазами и торчащими в разные стороны рыжими вихрами. По поводу своей непослушной шевелюры Седов не раз досадливо говаривал: хоть бы облысеть скорее!

– Ё!.. – Этот возглас выразил примерно следующее: «Ну, какие же мы сегодня хорошенькие китайчики!»

Полез под душ, подставил опухшую рожу свою под прохладные струи, фыркнул, похлопал себя по плечам. Нащупал на полке шампунь, подаренный доброй и брезгливой сводной сестрицей Лилей, вымыл голову. Вылез, обернул тощие чресла провонялым полотенцем и, поддавшись ободряющему влиянию горячей воды, протянул руку к бритвенному станку.

И ощутил, как вернулась его давняя близкая подруга. Она плюхнулась тяжелой задницей ему на плечи и поймала протянутую к бритве руку за мокрое запястье. Близкую подругу звали красиво – Апатией.

– К черту бритье…

С тем и направился в кухню, где принялся искать бутылку. Стерва пропала куда-то, смылась. Сама собой выпилась и выбросилась в мусорку!

Раздосадованный отсрочкой счастья, Пашка тихо, но смачно выругался и потопал в комнату. По дороге он взял из ванной свои штаны и отбросил полотенце. А войдя в комнату, остолбенел.

В кресле сидела незнакомая девушка. Гостья выглядела ничем не лучше Пашки – помятое личико и глаза-щелочки, зато была одета. Пашка выпрыгнул из комнаты в коридор и заскакал на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину.

– Извините! – крикнул он по направлению к комнате. – Вы как вошли?

– Я не вошла, я проснулась, – сипло возразила гостья. – Ты такой чувствительный с утра! Прямо как в анекдоте про девочку, знаешь? Идет по улице здоровый мужик, а навстречу ему – девочка с битой. Она его – шарах по яйцам, он как закричит! А девочка и говорит: «Ой-ой, какие мы нежные!»

Тут Пашка все и вспомнил.

Сидя на своем обычном месте возле барной стойки, отставной сыщик и нынешний алкоголик Павел Петрович Седов чувствовал себя вполне комфортно. Он практиковал такие вот выходы в свет, потому что иногда даже алкашей тошнит от одиночества. А тут, в «Бригантине», можно встретить если не людей, так хотя бы ядерных тараканов, переживших свои персональные глобальные катастрофы.

– Сашок появился, – с ухмылочкой сообщил бармен Вовка. – Но странный! Только пиво пьет.

Он указал на одного такого ядерного таракана – Сашу Кумарова, сухощавого, коротко стриженного мужика, отставного военного. Саша не появлялся в «Бригантине» уже с полгода.

Саша с Пашей оба были одинокими и пьющими, но имелись и принципиальные различия: Кумаров искал компании, а Седов – никогда. Кумаров объявлял себя жертвой обстоятельств (безработицы и развода), Седов же, наоборот, винил во всем только одного Павла Петровича. Саша не замечал этих различий, принимая Пашку за себе подобного и делясь с ним всем своим жизненным опытом как с равно пострадавшим.

Паша машинально оглянулся на Кумарова и тут же был пойман Сашкиным цепким взглядом. Кумаров помахал ему, приглашая подсесть за столик. Причин отказаться не обнаружилось.

– Ты как? Работу не нашел? – спросил Саша после приветствий.

– И не искал, – ответил Седов.

В качестве закуски к пиву у Сашки на столе лежала здоровенная, остро пахнущая жирная вяленая рыбина.

– Я отгрызу? – Пашка кивнул на рыбу.

– Угощайся, – небрежно махнул рукой Кумаров. – Я сам теперь только рыбу ем. От мяса меня, короче, воротит.

Седов вцепился голодными зубами в волокнистую рыбью плоть, а Саша начал общаться:

– Ну да! Где тут приличную работу найдешь? Одно фуфло. Платят копейки, а пахать надо день и ночь…

Он все говорил и говорил, пил и пил, пока его речь не стала малосвязной. В конце концов Паша перестал понимать его.

– Прикинь, – говорил Саша почти интимным тоном, – говорят, что оттуда не возвращаются. Но я же вернулся! Я, короче, точно помню: не дышу, страшно, дергает всего и – хоп! – сердце остановилось. Забрали в морг…

Услышав «морг», Паша недоверчиво наморщил нос.

– Ты, слышь, я же там был! ТАМ! Это клево…

Дальше он забормотал и вовсе непонятное.

Паша поднялся из-за стола, кивнул бармену и потащил Кумарова на улицу. Поймал частника, назвал примерный адрес Сашки, сунул водителю пятьдесят рублей. Отправив приятеля, Седов ополоснул в туалете руки, устроился за барной стойкой и заказал водки.

Вот тогда-то он и заметил ее. Справа от него сидела хорошо одетая девушка со светлыми волосами и курила, беспокойно разглядывая в зеркале за стеллажами с бутылками отражение бара. Перед девушкой стоял бокал для мартини, уже пустой и оттого какой-то никчемный.