Этюд на холме - Сьюзен Хилл

Для моего нежно любимого призрака

Запись

На прошлой неделе я нашел письмо от тебя. Я не думал, что у меня хоть одно сохранилось. Мне казалось, я уничтожил все, что осталось от тебя. Но вот это каким-то образом уцелело. Я нашел его среди налоговых деклараций семилетней давности, которые давно можно было выкинуть. Я не собирался его читать. Стоило мне только увидеть твой почерк, как на меня накатила тошнота. Я выбросил его в корзину. Но потом достал и прочитал. В нем ты несколько раз жалуешься, что я тебе никогда ничего не рассказываю. «Ты совсем никогда и ничего мне не рассказывал с тех пор, как был маленьким мальчиком», – написала ты.

Если бы ты только знала, как мало я рассказывал тебе даже тогда. Ты и четверти всего не знала.

Когда я прочел твое письмо, я начал размышлять и понял, что теперь я могу кое-что тебе рассказать. Мне нужно сказать тебе. Мне пойдет на пользу наконец сделать несколько признаний. Я хранил некоторые секреты слишком долго.

В конце концов, теперь ты с ними точно ничего сделать не сможешь.

После того как я прочел письмо, я довольно долго просидел в тишине, вспоминая и записывая. Кажется, теперь я могу рассказать целую историю.

Так что позволь мне начать.

Первое, о чем я должен тебе сказать, – я очень рано научился врать. Наверное, я врал очень о многом, но первая ложь, которую я запомнил, была про пирс. Я ходил туда, хотя тебе говорил, что этого не делал. И это было не один раз. Я ходил часто. Я копил деньги или находил их в канавах. Я всегда заглядывал в канавы, на всякий случай. Несколько раз, когда другого выхода не было, я крал деньги; карманы, кошельки, сумки – как правило, они просто там валялись. Мне до сих пор стыдно, что я это делал. На свете мало вещей более отвратительных, чем воровство.

Но, понимаешь, мне надо было продолжать ходить туда, чтобы смотреть на Казнь. Я не мог удержаться. После того как я видел ее, я чувствовал себя удовлетворенным еще несколько дней, но потом желание посмотреть возникало снова, как зуд.

Ты же помнишь это представление, правда? Нужно было бросить монетку в щель, а потом она катилась вниз, пока не ударялась о спрятанную шторку, которая и заставляла все работать. Сначала зажигался свет. Потом три маленькие фигурки быстро въезжали в комнату для исполнения приговора: священник в своем облачении и с книгой, палач и между ними приговоренный. Книжка священника поднималась, и он начинал кивать головой вверх-вниз, и после этого сверху спускалась петля, а палач двигался вперед; его руки вздергивались и брали петлю и надевали ее на шею человеку. А потом под его ногами открывался люк, и он падал, и висел так еще несколько секунд до того, как свет гас и все заканчивалось.

Я даже не представляю, сколько раз я ходил смотреть на это, но, если бы я знал, я бы обязательно сказал тебе, потому что теперь я намерен рассказать тебе все.

Все закончилось, только когда машину убрали. Однажды я спустился к пирсу и обнаружил, что ее нет. Я хочу объяснить, что я тогда почувствовал. Злость – да, я, несомненно, был зол. Но еще я почувствовал какое-то отчаянное разочарование, которое продолжало бурлить во мне еще долгое время. Я не знал, как мне избавиться от него.

Мне понадобились все эти годы, чтобы понять.

Не кажется ли тебе странным, что я не находил смысла в деньгах с тех самых пор и никогда не умел их тратить, кроме как на то, что было действительно необходимо? Я получаю довольно много, но это меня не волнует. Большую часть я просто отдаю. Возможно, ты с самого начала знала, что я тебя не слушался и ходил к пирсу, потому что однажды ты сказала: «Я все знаю». Меня это взбесило. Мне нужны были секреты, что – то, что было бы только моим и никогда – твоим.

Но сейчас мне нравится разговаривать с тобой. Я хочу, чтобы ты все узнала, и если у меня до сих пор и есть секреты, – а они есть, – я хочу поделиться ими, но только с тобой. И теперь я могу выбирать, рассказывать ли тебе вообще что-то, и как много, и когда. Теперь решаю я.