Дети луны - Борис Акунин

Белые бессолнечные дни. Черные безлунные ночи. Серые мокрыесумерки, как зыбкая граница между явью и сном. Но нет ни полного забытья, нинастоящего пробуждения. Столица больна. Столица наполовину пуста. По прямымкаменным улицам бродят растерянные женщины. Мужчин гораздо меньше, зато ониделовиты, они спешат. Большинство одеты в военное, но в самом городе ничеговоинственного нет. Фронт очень далеко. Только на большом отдалении от выстреловтак густо гнездятся генералы и популяция бравых полковников так решительнопревышает количество зеленых прапорщиков.

Один из представителей этого во всех смыслах незначительногоменьшинства, о котором еще говорят «курица не птица, прапорщик не офицер»(вполне, впрочем, молодцеватый юноша в превосходно сидящем кителе), соскочил сизвозчика у здания Отдельного жандармского корпуса на Фурштатской, поправилпортупею, снял и снова надел фуражку, взбежал по ступенькам.

Пока дежурный искал в журнале имя («прп. А. Романов к егопрвсх. ком-ру ОЖК»), молодой офицер привычным жестом потрогал, словно бывдавливая в грудь, солдатский георгиевский крест.

Ишь, важничает, подумал дежурный, выписывая пропуск на этаж,где помещалось высшее начальство.

Но Романов не важничал. Он теребил орден всякий раз, когданачинал зудеть рубец от пули. Не будешь же на людях чесаться по-обезьяньи, а наобратной стороне оранжево-черной колодки булавка. Потрешь ею, и легче.

Синьор Сольдо, хирург Луганского госпиталя, говорил:«Мальчик, у тебя кошачья везучесть и собачья живучесть. Нужно оченьпостараться, чтобы пустить в себя пулю так виртуозно: в сантиметре от сердца,не задев ни одной крупной артерии!» Доктор был человек опытный, умный и верящийв приметы. По его предсказанию, Романову на своем веку предстояло бытьмножество раз раненным, но не смертельно и даже без тяжелых последствий.

Действительно, от пули, которая насквозь прошиланесостоявшегося самоубийцу, только и осталось, что легкий зуд правее соска.Раздробленная на фронте рука, которой врачи сулили постепенное иссыхание, тожезажила, как-то сама собой. Благодаря усердным упражнениям, которыми ее мучилАлексей, она, пожалуй, стала еще сильней, чем до ранения.

В начале весны прапорщик истребовал медицинскогопереосвидетельствования, которое прошел безо всяких трудностей, и былпереаттестован в разряд полной строевой годности, чего с комиссованными вчистуюпочти никогда не бывает.

Несмотря на весну и отменно восстановившееся здоровье, жизньРоманову была не мила, опять же отечество пребывало в опасности. И личные, иобщественные резоны звали вернуться на фронт, где – об этом писали все газеты –катастрофически не хватало именно младших офицеров, но князь Козловский провелсо своим молодым товарищем долгую, обстоятельную беседу и переубедил,переспорил, перекричал. Перекричать Алешу было нетрудно, после трагическихсобытий минувшей зимы он утратил прежнюю пылкость. Да и аргументы князя, что ниговори, звучали логично, а логике бывший студент-математик привык доверять.Собственно, логика – единственное, чему на свете вообще можно верить. В этом онубедился на собственной шкуре, дорогой ценой.

Ротмистр втолковывал молодому человеку:

– Пойми, упрямая башка! Не о своих сантиментах тыдолжен думать. Думать нужно, где ты причинишь больше вреда врагу исоответственно принесешь больше пользы отчизне. Взводом на фронте могуткомандовать многие, и получше тебя. А вот толково служить в контрразведкеспособны единицы. Опасностей у нас не меньше, чем на фронте, это ты сам знаешь.Награды, правда, выдают скупее, чем в окопах. Но это для тебя тоже не новость…

С наградой за успешную швейцарскую операцию вышло однорасстройство. Генерал Жуковский вернувшихся героев расцеловал и представил кордену святого Георгия 4-й степени, согласно 71-й статье Статута, котораяпредусматривает это высокое отличие для тех, «кто, подвергая свою жизнь явнойопасности, неустанными наблюдениями в бою соберет такие важные сведения опротивнике, коими будут выяснены планы и намерения последнего, что даствозможность высшему начальнику одержать решительную победу». ОднакоГеоргиевская кавалерская дума представление с возмущением отвергла, отказавшисьприравнивать «альпийский вояж» к боевым действиям. Возможно, вердикт вышел быиным, имей контрразведка возможность изложить дело во всех подробностях, но,учитывая деликатность «вояжа» и его несоответствие установлениям международногоправа, это было совершенно немыслимо.

Тогда начальник подал другую реляцию, испрашивая для своихэмиссаров хотя бы «владимира» с мечами и бантом, но и тут получил отказ, даромчто командир жандармского корпуса и генерал свиты его величества. То естьдать-то ордена дали, но без мечей, с одними лишь бантами, словно не за военныйподвиг, а за мелкую служебную заслугу в глубоком тылу. К этому сомнительномуотличию Жуковский прибавил от себя наградные, и на том чествование триумфаторовзакончилось.

Полученные деньги, пятьсот рублей, Алексей потратил наофицерское обмундирование – заказал полный комплект у самого Норденштрема, наНевском.

Первый раз надел всю амуницию, встал перед зеркалом – сам насебя засмотрелся, до того был хорош.

Плечист, высок, подтянут. Рука, хоть и абсолютно исцеленная,для эффектности в черной перчатке, висит на перевязи. На груди блеститодинокий, скромный солдатский «георгий» (мирный «владимир» с бантиком Романов,вопреки уставу, решил не носить).

С одного взгляда читается вся жизнь: молодой герой издобровольцев, офицерское звание выслужил храбростью, а что не на фронте – такэто из-за ранения.

Но любовался отражением Алексей недолго. Вдруг вспомнилГрушницкого из «Героя нашего времени». Тот тоже красовался солдатским крестом исшил себе умопомрачительный прапорщицкий мундир. Только ранение у жалкогофанфарона было не в руку, а в ногу. Вот и вся разница.

Разозлился на себя. Сорвал перевязь. Лайковую перчаткустянул с руки, отшвырнул в угол комнаты.

Глупости это были. Последний щенячий писк былого АлешиРоманова, романтичного мальчика, обожавшего эффектность.

Вспоминать противно. Тот дурак верил в любовь и думал, чтожизнь создана для счастья. А у жизни цель совсем другая – смерть, и этонеопровержимо, как теорема Пифагора. Под вопросом только два обстоятельства:когда и ради чего. Всё остальное второстепенности.

Большинство людей очень боятся самого перехода черезсмертный рубеж, и этот физический страх заставляет их всеми силами цепляться зажизнь. Но Алексей на том рубеже уже побывал, ничего особенно пугающего необнаружил.

Человек, преодолевший главный из страхов, начинаетчувствовать себя неуязвимым. Ему хочется драться и побеждать. Очень хорошо, чтовойне не видно конца. Пусть бы она продолжалась вечно.