Изгои - Эльмира Нетесова Страница 93

Кончай бухтеть, Яшка! Пошли лучше чай пить! Раздухарился здесь! Весь запас дров из хазы вышвырнул. Теперь работы до вечера хватит тебе.

Яшка не пил обычный чай. Заделав себе чифир, ждал, когда настоится, и тихо радовался предстоящему кайфу. Ничего другого в судьбе не застряло. И Яшка ценил то малое, что не отнято и продолжало греть и радовать человека.

Кузьмич не лез к нему ни с разговорами, ни с вопросами. Знал, Яшка не уважает любопытства и может осечь зло и грубо. Когда захочет, сам затеет разговор. От его рассказов у бомжей волосы вставали дыбом на всех местах. Случалось, хохотали до боли в скулах. Сами не зная за что, уважали Яшку на свалке абсолютно все. Никто не обижался на человека за крутую брань. Знали, не от злобы она, от пережитого.

Ему в отличие от всех не приклеили бомжи кликуху. После услышанного не решались, не осмеливались обидеть его сильнее самой судьбы. А уж она его не пощадила

…Яшка рано начал воровать. Да и что оставалось делать, если отец вернулся с войны совсем без ног и даже по комнате ездил на каталке. Сам не мог залезть на кровать, сесть за стол. Отец тяжело переносил свою беспомощность. Ноги потерял на подступах к Берлину, пехотинцем был, подорвался на мине. Так и остался инвалидом до конца жизни. Его пенсии едва хватало на хлеб. И мать не выдержала, пошла на панель. Яшка узнал об этом не сразу от соседей, ругавших мать последними словами за то, что позорит своего мужа- фронтовика. Вот тогда и пошел Яшка воровать. Стал сам кормить семью. Запретил матери прости ковать. Отцу ни слова не говорил, где берет деньги. Лишь однажды, когда тот чуть не за горло взял, ответил, что военкомат всем участникам войны помогает. Особо инвалидам. Отец поверил. И только мать знала, что соврал сын, но тоже смолчала. Ночами она молилась за Яшку, чтобы не лишила сына жизни лихая судьба.

Нет, Яшка никогда не воровал по мелочам. В большом городе всегда хватало всякой накипи, и пацаны с малолетства знали, кто есть кто? Мальчишку взяли в «малину» за смекалку и, подшлифовав, стали брать в крутые дела.

Поначалу не рисковали воры давать ему полный положняк, чтобы отец не выбил ремнем из мальчишки правду, где тот берет деньги. Но Яшка вскоре сам потребовал свою долю целиком, и воры убедились, в семье пацана все обходится без шороха.

Но… подвела удача. Через несколько лет накрыла милиция банду. Всех разом взяла вместе с Яшкой. В засаду попались коварную, неожиданную. Отпираться было бесполезно. Вот тогда и повез товарняк Яшку вместе с ворами в первую ходку сразу на пятнадцать лет. Учли его первую судимость, другие воры получили по двадцать пять.

Уже на Колыме из письма матери узнал о смерти отца. Тот не выдержал и после суда над сыном не вернулся домой: сбросился с моста вниз головой.

Яшка помнил его глаза. Отец никак не мог поверить, что Яшка — вор. После процесса подкатил к нему, протянул руки сквозь решетку и спросил: Сынок! Это правда?!

Яшка смолчал, лишь слегка кивнул головой.

Зачем? Из-за меня? — побледнело лицо. Ему стало невыносимо больно. Он отдал за Отечество все, что имел. А теперь получил сдачу. — Выходит, я толкнул тебя в пропасть своими ногами, каких нет? Значит, отнято не только здоровье, а и ты? Зачем же мне теперь эта жизнь? Чтобы убедиться, какой я дурак? — заплакал впервые в жизни.

Он не стал писать жалобы, просить за сына. Кому? О чем? Он перестал верить всем сразу. Он в первый и последний раз пожалел о том, как бездумно распоряжался своим здоровьем.

Уж лучше б я погиб, остался б там вместе с ребятами, но не дожил бы до сегодняшнего дня. Мы — верили, что нас не бросят и не забудут. Все это было ложью. Солдат нужен на войне для победы. После нее не остается памяти, — сказал матери и отослал ее домой, попросив, дать ему успокоиться. Она не поняла, что навсегда…

Отец не знал главного: воры никогда не отбывали сроки наказания полностью. Яшка не был исключением и на третьем году сбежал из зоны вместе с ворами.

Десять лет «гастролировала малина». Сбивалась с ног милиция. Угрозыски искали беглецов, сколотившихся в жестокую, самую дерзкую банду. Яшка уже стал авторитетом среди воров. Его уважали фартовые, воры «в законе» считались с ним, держали за кента. Сколько раз подлая Фортуна подводила, и Яшку заметали менты. Он ни разу не раскололся, молчал на допросах, и его выпускали за недоказанностью. Сломать его не удалось никому. Даже тогда…

О том случае знали все «малины». Яшку взяли в притоне на шмаре и увезли в изолятор. Неделю не давали есть. Решили расколоть во что бы то ни стало.

В одиночной камере без куска хлеба просидел две недели. Следователь на допросах не только по морде бил. Яшка молчал. Тогда было решено сунуть его в «мешок» — бетонную яму, в какой ни лечь, ни сесть не возможно, над головой решетка, кругом дыры, прогрызенные крысами.

Первые три дня отбивался от них руками и ногами, а потом сдали ноги. Сколько могли, удерживали человека, но силы не бесконечны. Крысы сначала робко, потом нахально стали жрать еще живого. Вначале ноги, потом все выше, особо тяжело приходилось по ночам. Яшка понимал, отсюда есть два пути: либо признаться во всем и спасти свою жизнь, либо вытащат мертвым. Крыс с каждым днем прибавлялось. Теперь они уже не ждали темноты и не убегали даже днем. Охранники, заглянув в яму, спрашивали, хохоча: Ну что, фартовый, яйцы еще целы?

Как выжил? Чудом! Наступил однажды ногой на крысу. Раздавил и, подняв, сожрал ее. Целиком. В другой бы раз не поверил сам себе, что смог. Но тут… уж очень хотелось есть. Потом еще одну. Крысы уже нападали на него только сзади, да и то ночью. Охрана, увидев, что Яшка ест крыс, глазам не поверила. А и чему было удивляться? За две недели — ни корки хлеба. Зато перед следователем на допросах — полный стол. Только признайся…

Кто кого перетерпел бы? Выжил бы иль нет? Спасла его амнистия к большой дате, и Яшку выпустили, не выдавив из него ни одного слова. Вытаскивали из «мешка» трое охранников. Своими ногами он идти уже не мог.

Три месяца приходил в себя, лечил ноги. После «мешка» часто вскакивал среди ночи, кричал во сне и отбивался от крыс. Они снились ему много лет.

Едва встав на ноги, дал себе слово отомстить следователю за пережитое. Полгода охотился, много раз мог убить. Да только решил сделать это по-особому, с кайфом. И провернул задумку.

Отыскал на окраине города домишко. Старый, заброшенный он давно забыл своих хозяев. В подвале его водилось столько крыс, что люди, даже случайные прохожие, боялись оказаться вблизи этого дома впотьмах. Именно сюда привез он связанного по рукам и ногам следователя, какого подкараулил на его даче и, оглушив, связал, закинул в багажник воровской машины и привез в заброшенный дом ночью. Здесь, вытряхнув следователя из одежды, голого бросил в подвал. Тот пришел в себя через час. По нему уже бегали крысы, обнюхивали, покусывали.

Ну, как канаешь, лягавая падла? — спросил его Яшка. Тот все понял.

Его некому было амнистировать. Яшка захлопнул крышку погреба и навестил дом лишь через неделю. Собрал остатки в мешок и, не закапывая, не хороня, выбросил их на свалке. А в городе между тем вся милиция разыскивала пропавшего следователя. Но, как случалось всегда, так и не нашла следов.