Мгновение истины. В августе четырнадцатого - Виктор Носатов Страница 9

«А может быть, все это серьезно? – неожиданно подумал Николаи. – Ведь русские, наверное, знали о его наклонностях еще в то время, как он совершенствовал свои военные навыки в Казанском военном училище. Видимо, еще оттуда за ним тянется ниточка». Эта мысль вызвала у Николаи почему-то не ярую ненависть к предателю, как у его сослуживцев, а непонятную скорбь, как о рано ушедшем в мир иной близком человеке.

Раздался звонок в дверь.

«Кто бы это мог быть? – подумал он, направляясь к двери. – А появись на пороге сейчас опальный Редль, я бы непременно помог бы ему бежать! Хотя бы и для того, чтобы оставить с носом этих чопорных, самодовольных австрияков…»

– Господин майор, вам срочный пакет из Вены, – доложил курьер, подавая Николаи пакет.

– Спасибо, Шульц. Пришли машину на час раньше, – приказал он.

– Яволь, господин майор, – отчеканил солдат.

Прежде чем ехать на службу, Николаи решил заехать на Унтер-ден-Линден, чтобы еще раз переговорить с шуцманом, заставшим Редля в притоне гомосексуалистов. Он видел его там накануне вечером и знал, что дежурство полицейских заканчивалось в восемь часов утра.

Сделав распоряжение горничной о своем раннем завтраке, Николаи направился в свой кабинет, на ходу вытаскивая из кожаного чехольчика перочинный ножичек для вскрытия пакета. Плотно закрыв двери, он торопливо распечатал пакет и вытащил лист, на котором торопливой рукой был составлен отчет о задержании помощника Редля, который признался об этом только после применения к нему, как писал Урбанский, мер устрашения.

«…На первом допросе задержанный при получении письма на имя Никона Ницетаса назвался Бераном и сказал, что является помощником важного господина, который за услуги платит ему большие деньги. Поэтому он не вправе назвать его имя…

На втором допросе Беран уверял, что он ни в чем не виноват, и объяснял свое знакомство с важным господином развратными привычками последнего, для удовлетворения которых тот искал знакомства с одним офицером, а Беран ему в этом помогал. Этот господин хорошо ему платит, и поэтому он не вправе назвать его имя…

На третьем допросе под угрозой применения мер устрашения Беран признался, что его господина зовут Вальтер Редль и что он периодически приезжает развлечься в Вену. А несколько дней назад попросил его об услуге – «забрать на почтамте письмо, адресованное Никону Ницетасу, за что обещал целых пять крон…»

В пакете также оказалась записка с рассуждениями и планом задержания полковника Редля следующего содержания:

«…Как нам стало известно от Берана, он не имел практической возможности напрямую информировать Редля, находящегося в Праге, обо всех подробностях того, что с ним могло происходить. Но о возможных болезнях или несчастных случаях, о возможных подозрениях и опасностях, о неожиданном аресте, о вынужденной затем работе под контролем арестовавших его и обо всех других предусмотренных и, главное, непредусмотренных неожиданностях. Но для профессионала такого уровня, как Редль, на самые шаблонные случаи должны были быть предусмотрены особые сигналы-предупреждения, состоящие из каких-либо заранее согласованных слов, выражений или фраз, которые должны были вызывать у него определенные меры безопасности и ответные действия. Находясь под постоянным прессингом, Беран рассказал, что в случае острой необходимости он может с «хозяином» связаться путем телефонного звонка по определенному номеру и обязательно сказать абоненту набор ничего не значащих для обывателя слов. В этом случае через день или два Редль должен непременно приехать в Вену, чтобы на месте разобраться, что к чему. Не сразу, но мы уговорили Берана позвонить полковнику Редлю и произнести обусловленный для экстренного случая этот набор слов. Мы проконтролировали звонок помощника, который повторил в трубку слова, которые заучил наизусть. Ронге только попросил его дополнительно передать хозяину, что якобы он неизлечимо болен. Будем надеяться, что после этого звонка полковник Редль обязательно появится у Венского почтамта в четверг или в пятницу. За письмами теперь некому идти, кроме него…»

«Вот болваны, – возмутился про себя Николаи, – лишние слова могут навести профессионала, каким Николаи считал Редля, на подозрение. В таком случае он может и не приехать, и тогда вся операция непременно провалится. Ведь даже если Редля задержат при получении письма-ловушки, Урбанскому и его верному заместителю, Ронге, нелегко будет доказать его виновность. А в случае если он не явится за письмами, и вообще нечего говорить о его вине. Уж тогда-то он непременно выйдет сухим из воды. Ну что же, как говорят русские: «Поживем – увидим».

3

Прошло несколько дней. Безвыездно проработав всю неделю в управлении, майор Николаи в понедельник решил отдохнуть и всей семьей выехал в поместье ушедшего в отставку тестя. Уйдя на покой, генерал Кольгоф стал ярым сторонником войны с Россией и постоянно упрекал кайзера в нерешительности. Николаи, чтобы лишний раз с ним не спорить, сбежал от назойливого тестя, сославшись на то, что редко видит своих девочек. Он повел их всех в парк. Старшие с удовольствием играли в бадминтон, а малышка Мари-Луиза неотступно следовала за отцом, засыпая его самыми необычными вопросами:

– А почему солнце не падает на землю? – и не дослушав обстоятельного ответа отца, задавала новый вопрос:

– А почему на всех деревьях не растут яблоки? – и тут же, увидев приближающегося кавалерийского унтер-офицера, закричала и захлопала в ладошки:

– Дяденька солдат, дяденька солдат, покатай меня на своей лошадке.

– Господин майор, вам срочный пакет из Вены, – доложил военный, протягивая покрытый сургучовыми печатями плотный коричневый конверт.

– И здесь мне покоя нет, – недовольно проворчал Николаи и, подтолкнув Мари-Луизу к старшим девочкам, поспешил к дому.

Дочь, недовольная тем, что отец не разрешил ей покататься на лошадке, на которой прискакал гонец, захныкала, направляясь к сестрам.

«Так и не увижу, как девочки мои повзрослеют и выйдут замуж. Только и останется, что на старости внуков нянчить», – удрученно подумал Николаи, заходя в дом.

К радости Николаи, Кольгоф после сытного обеда пошел отдыхать. Воспользовавшись его отсутствием, майор зашел в кабинет и, плотно прикрыв дверь, быстро распечатал конверт.

Первая же строчка, написанная твердой рукой Урбанского, ошеломила его так, что он мешком рухнул на стул.

«…Полковник Редль покончил жизнь самоубийством…»

«Как же это могло произойти?» – всплыла в мозгу единственная мысль. Только по истечении какого-то времени Николаи усилием воли заставил себя думать отвлеченно о произошедшем трагическом событии. Он знал много смертей, но все они были вполне предсказуемым результатом человеческой жизнедеятельности, связанной с войнами, несчастными случаями и болезнями. С суицидом же всегда жизнерадостного, находящегося на взлете карьеры человека сталкивался впервые. Ведь даже его бывший руководитель, аристократ до мозга костей, граф Эйленбург, после того как за гомосексуальные склонности от него отвернулись кайзер и все высшее общество, и тот живет себе поживает и, как говорят русские, «в ус не дует». Что же такое могло произойти, чтобы жизнелюб Редль наложил на себя руки? Этот простой вопрос не находил в его голове вразумительного ответа. Ведь даже в случае задержания его при получении письма-ловушки он мог запросто отвертеться. Неужели костоломы Эвиденцбюро заставили его расколоться? Нет, и еще раз нет! Не тот Редль человек, которого могли запугать. Но могли же применить к нему физическую силу. И опять нет! Полковник Редль слишком известный человек, а не какой-то там мелкий чиновник или обыватель. Может быть, под грузом осознанной вины он наложил на себя руки? Тоже нет! Он никогда не был щепетильным в вопросах совести и чести, впрочем, как и большинство офицеров Эвиденцбюро. «Разведка, так же как и политика, не делается чистыми руками», – часто повторял он чьи-то мудрые слова. «Может быть, это неожиданное самоубийство объяснит мне полковник Урбанский?» – Николаи поднял с пола выпавшее письмо и начал внимательно вчитываться в него, стараясь прочитать что-то необычное между строк.