Федеральный наемник - Владимир Гуркин Страница 9

Он взглянул на меня.

— Знаю, тебе в этом деле не повезло. Но не печалься, все еще впереди. Давай-ка выпьем за то, чтобы нас никогда не покидали женщины и удача. Хотя на счет женщин это еще как сказать.

Сулейман разлил коньяк по стопкам.

— Ты же мусульманин, я помню, ты гордился тем, что не пьешь.

Сулейман усмехнулся.

— Это я там мусульманин, а здесь я обыкновенный человек, такой как все. Тут у вас нельзя делать дела и не пить. А если делаешь большие дела, то надо много пить. Так что давай выпьем. Много выпьем, — многозначительно произнес он.

Мы выпили. Коньяк, который употреблял Сулейман, был высшего класса, я такой еще не пробовал.

— Не стесняйся, закусывай, — предложил он. — Ты сегодня почти ничего не ел. Свой первый день на свободе, Командир, ты провел голодным. Нужна ли тебе такая свобода?

Я посмотрел на Сулеймана, затем на расставленные передо мной яства. Внезапно я почувствовал просто звериный голод. Не знаю, чем завершится для меня сегодняшний день, но даже на тот свет вовсе не обязательно отправляться на пустой желудок. Если предположить, что это последняя трапеза в моей нелепой жизни, то хоть наемся до отвала. И пока я наслаждаюсь изысканной пищей, плевать мне на все остальное.

Сулейман молча наблюдал за тем, как я поглощаю закуски. Но мне было глубоко абсолютно все равно, что он при этом думает: торжествует, презирает меня или испытывает еще какие-то чувства. Я даже не мог припомнить, когда я ел в последний раз с таким удовольствием. Тем более все было необычайно вкусно, а я давно отвык от подобных деликатесов, даже позабыл вкус многих из них. А кое-что из того, что находилось на столе, вообще раньше не пробовал.

Наконец мой порыв стал иссякать, впервые за последние минут десять я взглянул на Сулеймана, который продолжал молча наблюдать за моими действиями.

— Ну как, маленько полегчало? — даже участливо спросил он.

— Да, стало получше. Спасибо тебе.

— Знай, что я для тебя специально отобрал все самое лучшее что нашлось в доме. До чего хорошо быть сытым. Помню, как ты меня прижал, заставил прятаться в какой-то пещере. Я два дня ничего в рот не брал, готов был свою кожаную куртку жевать. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Может, тебя заставить тоже двое суток посидеть без пищи. За то, что мне пришлось пережить тогда. Как ты на это смотришь?

Я решил, что мне нет смысла отвечать на этот риторический вопрос: я мог только отрицательно смотреть на такую перспективу.

Сулейман откинулся на спинку дивана и положил одну волосатую ногу на другую.

— А скажи мне, Командир, что ты собирался делать на свободе?

Я пожал плечами.

— Я сам хотел бы это знать. У меня не было никаких планов.

— А повоевать? Вон, ваши опять вторглись?

— С меня хватит, пусть другие воюют, кому это еще в новинку. А я по горло сыт.

— Да, не повезло тебе. Другие, что были с тобой, уже майорами, да подполковниками ходят. С некоторыми я даже дружу, они тут бывают, им нравится здесь находиться. А ты все капитан, да и то разжалованный. Не завидуешь им?

На этот вопрос мне нелегко было отвечать; правду говорить не хотелось, а врать было бессмысленно, Сулейман бы все равно не поверил.

— Молчишь, хочешь, чтобы я сам ответил бы за тебя. Резкий ты был очень, непримиримый. Сколько моих друзей к Аллаху отправил. Перечислять — не только моих пальцев, но и пальцев вот этих ребят не хватит, — кивнул он на продолжающих молча сидеть телохранителей. — Ну рассуди по справедливости, разве не должен я тебя за это убить. Или я не мужчина?

Я посмотрел на охранников и заметил, что заключительная часть речи Сулеймана заставила их напрячься. Я подумал о том, что эти молодцы с большим удовольствием и весьма квалифицированно выполнят работу палача.

— Так что же мне с тобой делать? — произнес Сулейман, после умело выдержанной паузы, которую он заполнил тем, что налил себе стопку коньяка. Затем он опрокинул его в рот. Потом положил туда же тонкую дольку лимона. После чего его лицо расплылось в гримасе удовольствия.

И только проделав все это, он снова обратил на меня свое благосклонное внимание.

— Да, по всем делам получается, что надо тебя шлепнуть, — задумчиво проговорил он. — Мне там наши никогда не простят, когда узнают, что в моем доме был злейший враг моего народа, а я, как последний трус, отпустил его с миром.

Ситуация накалялась с каждой минутой, но как выпутываться из нее я не представлял: перевес сил был явно не на моей стороне. Телохранители Сулеймана ни на мгновение не спускали с меня своих темных кавказских глаз. И любое мое резкое телодвижение станет для меня последним.

Однако вопреки своим словам Сулейман пока не торопился привести приговор в исполнении. Вместо этого он то и дело поглядывал на меня и мне почему-то казалось, что он никак не мог решить, что все же со мной делать.

— А что в тюрьме ты форму не потерял? — вдруг поинтересовался Сулейман. — Я помню, как ты дрался. Я тогда подумал: если останусь в той мясорубке живым, научусь драться как ты. Три года я потратил на это, нанял учителя, да не простого, серебряного призера чемпионата мира. Хочешь остаться в живых?

— Да, — сказал я.

— Победишь меня, оставлю в живых, если моя победа — этот бой будет для тебя последним.

— А если я откажусь, какой вариант меня ожидает?

— У меня под домом есть глубокий цементный подвал. Специально, на всякий случай вырыл для таких строптивых гостей, вроде тебя. Ты же был у нас, знаешь зачем мы роем эти ямы.

— Чтобы держать там рабов и заложников.

— Ты прав. А в моем подвале я сделал специальные отсеки, кладешь в них тело и заливаешь его бетоном. Потом все выравниваешь. Могила, конечно, получается тесноватая, зато кто ее там обнаружит. Уже сегодня я предоставлю ее в полное твое распоряжение. Так ты принимаешь мой вызов?

— Разве у меня есть выбор?

Сулейман посмотрел на меня, затем усмехнулся.

— Выбор всегда есть, капитан. Иди перед схваткой прими душ, терпеть не могу, когда от человека потом воняет, — повел он носом.

В сопровождении охранников я направился в ванную. Эта комната по метражу равнялась небольшой квартире. Посередине находился бассейн.

— У тебя есть десять минут, Сулейман не любит ждать, — предупредил меня один из охранников. Дверь за мной закрылась.

Я подошел к огромному во всю стену зеркалу, посмотрел на себя. Вид у меня был неважнецкий. В зоне я по-возможности старался поддерживать форму, но мои усилия не могли полностью компенсировать отсутствие нормальных занятий, тренажеров, полноценного питания. Я потерял не меньше семи-восьми килограммов, а потому на меня сейчас смотрел весьма щуплый тип. Мне даже стало противно. Но больше всего отвращение вызвало выражение моего лица, на нем явный свой отпечаток оставил недавно пережитый страх. Если я выйду на поединок с таким внутренним состоянием, то уж точно лежать мне сегодня запеченным в бетоне.