Под призрачным прикрытием - Сергей Самаров Страница 9

Приехав рано утром, с собой Селиверстов привез бородатого человека в темных солнцезащитных очках, смотрящихся слегка неуместно и нездорово в зимнее время года, хотя снег пусть и выпадал, но уже основательно растаял и сохранился только среди самых густых кустов, куда не проникало солнце. Обычно в это время года носят солнцезащитные очки только тогда, когда хотят спрятать синяки под глазами. Человек был скуластый, то ли сильно загорелый, то ли просто обладал основательно обветренным, грубым лицом. Ростом он был высок и казался сильным. Примерно прикинув возраст гостя, Сергей Ильич Лесничий подумал было, что в качестве специалиста по вооружению этот человек быть представленным группе не может. Скорее всего, полковник хочет предложить кого-то в пополнение «волкодавам». Значит, к этому человеку стоит присмотреться внимательнее.

Однако Селиверстов снимать с занятий по взрывному делу всю группу не стал, как было бы при представлении, но вызвал к себе на второй этаж только Лесничего и Иващенко. Причем вызвал не в перерыв между занятиями, а сразу по приезде. Это могло говорить о какой-то срочности. Два бывших старших лейтенанта сразу поднялись к командиру. Гость уже был там. И встал, чтобы поприветствовать вошедших «волкодавов».

– Познакомьтесь, – сказал полковник. – Это Устин. Это не имя. Это позывной. Он только вот недавно выписался из госпиталя, отправляется домой в Нижний Новгород, мы его по пути перехватили. Устин кое-что нам расскажет. Что может оказаться полезным и тебе, – кивнул полковник Иващенко, – и тебе, – теперь последовал кивок в сторону Лесничего.

– Если позывной, я так понимаю, что Устин прибыл или с Северного Кавказа, или из Новороссии… – констатировал Иващенко. – Поскольку на кавказские курорты мы пока ехать не планируем и тамошние дела нас волнуют постольку-поскольку, я подозреваю, что он из Новороссии. Может, даже общие знакомые у нас имеются? Я иногда удивляюсь, насколько мир тесен…

– Едва ли, – за Устина ответил Селиверстов. – Он в другой стороне был. Как раз там, куда вы теперь наведаться собираетесь. Впрочем, там вся территория такая, что бегом по периметру обежать можно, и задохнуться не успеешь. И не смотрите на меня как на болтуна. Устин – человек надежный, проверенный. При нем можно говорить. И он нам сам кое-что расскажет.

Лесничий с Иващенко и без того как на болтуна на полковника не смотрели. Просто Селиверстов сам себя так подстраховал. И Устина подбодрил своим доверием.

– А имя у Устина есть? – спросил Лесничий. – Мы сейчас не в Новороссии. Здесь можно без позывных обходиться.

– Есть. Алексеем меня родители назвали, – с достоинством ответил Устин.

Вопрос об имени не прозвучал вызовом. Это просто стало односторонним знакомством. Сами «волкодавы», поскольку полковник их не представил, своих имен называть не стали.

Селиверстов выдвинул ящик стола и достал фотографию, привезенную недавно генералом Трофимовым, где полковник украинской армии Шилохвостов стоял среди своих подчиненных из спецотряда «Тень».

– Я так и не пойму украинских порядков, – заметил полковник. – У нас армия и МВД – это разные вещи. И армейский полковник не может командовать спецназом, скажем, внутренних войск. Разве что если какой-то отряд придадут ему во временное подчинение на период проведения конкретной операции. Просто на усиление. А у «укропов» все как-то иначе…

– Они сами не могут понять, кто и кому у них подчиняется. И потому часто получается, что никто никому не подчиняется. Ориентируются только на собственные меркантильные интересы, – объяснил Устин. – Про так называемые отряды самообороны, или батальоны самообороны, как их сейчас зовут, вообще говорить не хочется. Их в отдельных областях создают местные власти. Только дома свои они не обороняют, а едут в Новороссию и там «куролесят», кто во что горазд. И домой срываются, когда надоест или когда есть захочется. Просто оставляют дыры во фронте, чем мы всегда удачно пользуемся.

– Мы, однако, приехали не для того, чтобы об этом говорить, – напомнил Георгий Игоревич. И передал фотографию в руки Устину. – Покажи, которые…

Устин посмотрел внимательно и трижды ткнул пальцем в фотографию. Подумал и уже не ткнул, а просто закрыл пальцем одно лицо.

– Кажется, еще и вот этот, однако я категорично утверждать не буду. Но первые трое – точно. Здесь ошибки быть не может.

– А теперь рассказывай…

Устин вздохнул. Из-за темных очков трудно было сказать, поморщился он или сощурился, и после этого стал говорить, врастяжку произнося слова[12]:

– Я снайпером служил. По своей армейской профессии. В Первую чеченскую тоже снайпером был. Солдатом-срочником. Во Вторую чеченскую уже солдатом-контрактником. На Донбассе просто добровольцем. Не наемником, повторяю. Добровольцем.

– Для нас это не имеет значения, – мягко сказал Селиверстов, забирая из рук Устина фотографию и убирая ее снова в ящик стола. – Рассказывай дальше. Если торопишься, можно коротко. Остальное я своим людям сам объясню.

– Хорошо, я буду коротко. Наша группа была на боевом выходе в районе села Уткино. Нас было девять человек. Там попали в засаду. Нас начали просто уничтожать. Сразу. Рядом со мной что-то разорвалось, меня подбросило – это я еще помню, а в себя пришел, когда с меня берцы стаскивали. Из всех нас девятерых только двое в живых осталось. Напарник мой был ранен, я – контужен. Попали мы в лапы «нацгвардии», а это, как мы знали, один из худших вариантов. Самое худшее, скажу я вам, что можно себе пожелать! Еще есть «Правый сектор», но разницы между ними и «нациками» никакой. Их всех следовало при рождении в унитаз выбрасывать. Но это мои эмоции. Уже после плена. А тогда… Оттащили они нас к себе в расположение. Там держали двое суток. Избивали постоянно. Один устанет, другой на смену приходит. Конвейерный метод. Били до тех пор, пока сознание не потеряешь. Но простое битье – это еще ничего. Хуже, когда окурки о наши уши тушили, когда нос зажигалками подпаливали, когда просто резали. Не убивали ножами, а просто так, ради баловства, с удовольствием в глазах, и даже с улыбочками, делали разрезы кожи. Знали, что там, в грязи, ничто не заживет, а только воспалится. Вечером связали нам по отдельности руки и ноги и повесили на забор. И водой поливали. Еще лето было, конечно. Но ночи все равно холодные. Утром с забора сняли, снова били весь день. Места живого не оставалось, и боль уже притупилась. Не чувствовалась. На вторую ночь – снова на забор, и снова водой обливали. Висеть приходилось вниз головой, кровь к лицу приливает. К утру глаза ничего не видят, не открываются. До сих пор глаза плохо видят. Множественные кровоизлияния. Приходится в очках ходить. – Устин остановился и сглотнул слюну. Рассказ давался ему нелегко. Он при каждом слове заново все пережитое проживал и снова чувствовал боль. Тем не менее рассказ продолжил. – Но утром нас отправили в штаб АТО, в Северодонецк. Устали, наверное, бить. Я видел, у одного рука замотана тряпкой. Руку себе повредил. Но бить не умеют. Не научили их. Отправили, значит, в штаб… Там пару часов продержали. Руки себе берегли, только пинали. Потом приехали парни с эмблемами «Правого сектора» и увезли нас в Краматорск. Сначала к себе на базу. Позавидовали «нацикам», тоже руки зачесались. Опять нас избивали. Только нам уже все равно было. Боль уже почти не чувствовалась, потому что все тело было сплошной болью. Нас просто медленно и со вкусом убивали… С наслаждением, с чувством собственного обосранного превосходства… Нас так же жгли, лично об меня три лопаты сломали, дробили кувалдой пальцы на ногах, молотками разбивали колени. На ночь подвешивали за поднятые руки в яме. Так подвешивали, что раздробленными пальцами ног только едва-едва земли касаешься. Висеть на руках невозможно, на ноги встать тоже невозможно. И ни разу за все это время нас не покормили. Пить, естественно, тоже не давали. Спасало лишь то, когда меня на заборе поливали. Тогда пил, что в рот нечаянно затекало. В «Правом секторе» и этого не перепадало. Это вообще звери, а не люди…