Агент из подземелья - Александр Тамоников Страница 9

– Я передумал, фрау Циммер, зайду в другой раз, если не возражаете, – сказал мужчина, сглотнул, опустил глаза в пол и поспешил покинуть заведение.

Докторша посмотрела ему вслед и пожала плечами.

Мужчина забрал пальто с вешалки, на ходу надел его. На улице он облегченно выдохнул и покосился на дверь с пружиной, которая шумно закрылась у него за спиной.

Капитан Мартин Коффман ушел недалеко. Он пересек дорогу и все еще держался за свои больные зубы. Налетел порыв ветра. Коффман поднял воротник шинели. Он резко обернулся, когда просигналил водитель грузовика, проезжающего мимо, прогоняя с дороги хромающую пожилую фрау.

Мужчина с седыми висками быстро отвернулся, сделал вид, что его привлекли газеты, выставленные в киоске.

Ничего нового пресса не писала. Враг еще далеко, будет разбит на подступах, и только трус и паникер могут утверждать обратное. Никогда нога русского солдата не испоганит священную землю! О том, что русская армия уже бывала в Берлине, немецкие газеты скромно умалчивали.

Когда филер оторвался от киоска, Коффман уже уходил по противоположной стороне улицы. Он шагал не очень уверенно, потом остановился, закурил, жадно выдохнул дым. Люди, страдающие зубами, часто курят, лелея иллюзию, что табачный дым утоляет боль. Результат, по-видимому, был противоположный. Коффман сделал несколько шагов и выбросил сигарету. Больше он не останавливался, ни с кем в контакт не вступал.

Филер перебежал дорогу, пристроился в хвост. Коффман свернул в переулок, и сотрудник службы наружного наблюдения сделал то же самое. Гауптман не оглядывался, переулком выбрался на Карлштрассе и через минуту прошел в ворота, за которыми размещались управление полиции безопасности и СД.

Наблюдать за фигурантом в здании в задачу филера не входило. Он устроился в кафе на углу, выбрал столик у окна. К нему подошла официантка, этот тип показал ей документ и попросил больше его не беспокоить. Работница заведения поспешила удалиться.

Коффман находился в здании до четырех часов пополудни. Сотрудник полиции успел заскучать.

Несколько раз начинал сыпать снежок, но быстро прекращался. На улице работал дворник с лопатой. Неприятно скрежетало железо, соприкасаясь с камнем.

По улице прошла колонна мотоциклистов, и воздух пропитался гарью. Доступ к качественному топливу для Германии, ввиду потери нефтеносных районов Румынии, был закрыт. Военная техника работала на синтетическом бензине, низкокачественном и ненадежном.

Коффман вышел с работы в шестом часу вечера. Он козырнул часовому, застывшему у полосатой будки, попрощался за руку с коллегой, носящим франтоватую фуражку с задранной тульей. Гауптман поднял воротник, двинулся по улице и через пять минут вошел в заведение «Бегемот», на вывеске которого помимо африканского животного красноречиво красовалась пивная кружка.

Филер покурил на улице и тоже зашел в заведение. Там было уютно, но в обстановке, посетителях, обслуживающем персонале чувствовалась некая растерянность. Половина столиков пустовала. Но все работало, пенилось пиво, с кухни доносились ароматы свежей выпечки.

Коффман сидел за столиком в углу. Рядом с ним стоял официант в фартуке, записывал заказ. Вид у капитана был неважный, он уже не держался за челюсть, но был каким-то усталым, бледным.

Сотрудник гестапо пристроился за соседним столом, уткнулся носом в меню. Коффман на него и глазом не повел.

Официант, хромоногий молодой человек с вытянутым лицом, подошел к филеру. Тот вынужден был попросить кофе.

Свой заказ гауптман получил оперативно. Он осторожно перетирал больными зубами свинину с сосисками, запивал еду густым пивом.

От стойки бара оторвался мужчина в темно-зеленом френче с редким бобриком и ногами, как у кавалериста, подошел к Коффману с пивной кружкой в руке.

Соглядатай насторожился.

– Мое почтение военной разведке, Мартин, – сказал человек во френче.

– Лучшие пожелания полевой жандармерии. Присаживайся, Франц. Давненько не виделись. Другое заведение облюбовал?

– Вернулись сегодня утром, – пояснил Франц. – Выезжали на линию Жлаков – Гнездич для ведения патрульно-постовой службы. Получили сутки на отдых, завтра снова в путь. Неважно выглядишь, дружище.

– Зубы, – лаконично объяснил Коффман. – Пульпа вскрылась, страшное дело, хоть всю челюсть выноси. Всю неделю к врачу хожу, от этих визитов только хуже становится.

– Понимаю, приятель. Когда такое случается, запускать нельзя. Я однажды тоже запустил, потом неделю на стенку лез, жить не хотелось. Но это не беда, пройдет.

– Сам-то как поживаешь? Ты тоже, Франц, не похож на викинга.

– Служба убивает, – признался собеседник. – Вам хорошо у себя в кабинетах, не видите ничего, а на фронте такое творится! Получен приказ казнить на месте, без суда и следствия, всех дезертиров. Откуда они взялись? У нас никогда не было дезертиров, так, единичные случаи. А сейчас просто валом валят, все леса ими забиты, прячутся, выдают себя за гражданских. Вчера мы расстреляли полтора десятка парней по приказу оберст-лейтенанта Оффенбаха. Вывели за пределы дороги, у оврага выстроили. Они кричали, плакали, просили не убивать. Кто-то уверял, что он не дезертир, а просто от части отстал, потерялся. Жуть какая-то первобытная, дружище! – Франц передернул плечами. – На такое там насмотрелся! Я сам стрелял, отправлял людей на тот свет. До сих пор их лица перед глазами.

– Сочувствую, – пробормотал Коффман. – Но это правильная мера, время такое. Нужно расстреливать, чтобы другим неповадно было. Только так мы сможем вернуть дисциплину в войска. И не надо их слушать, в глаза смотреть, сочувствие проявлять. Будем так себя вести, свихнемся быстро. Выполнять приказ, стоять на рубежах, биться до последнего!

Офицеры замолчали, погрузились в задумчивость.

До текущего года полевая жандармерия представляла собой лишь вооруженную полицию. Ее сотрудники следили за дисциплиной в войсках, регулировали движение. В военное время им предписывалось задерживать отступающих солдат, формировать из них временные части и отправлять обратно на фронт, туда, где ситуация становилась кризисной. Сотрудники военной полиции носили на груди цепи с бляхами, за что их и прозвали цепными псами.

По мере продвижения Красной армии в глубь Европы в немецких частях стали появляться дезертиры. Со временем это стало массовым поветрием. На полевую жандармерию были возложены карательные функции, ей приказали расстреливать дезертиров, да так, чтобы видели другие. Ее сотрудники превращались в роботов, бездушно выполняющих приказ. С конкретными случаями они не разбирались, всех чесали под одну гребенку. Теперь им разрешалось казнить и гражданских лиц, уличенных в распространении панических слухов. Под пулю могли попасть не только дезертиры, но и люди, заподозренные в проявлении неуверенности в победе Германии. А в этот разряд мог угодить каждый второй, что только способствовало распространению всеобщего страха.