Тень каннибала - Андрей Воронин Страница 8

В комнате царил страшный кавардак — вещь в этом доме, в общем-то, довольно редкая. Мещеряков видел подобный разгром всего пару раз, когда нелегкая заносила его сюда во время затеянной Забродовым генеральной уборки. Повсюду в беспорядке разбросаны книги и какие-то антикварные штуковины, многие из которых Мещеряков не смог бы даже назвать, не говоря уже о том, чтобы догадаться об их назначении. Впрочем, он никогда не ломал над этим голову — для него все эти вещи были просто более или менее забавными безделушками, которыми падкий до всего красивого и, главное, старого Забродов набивал свой дом.

Многие книги были открыты на разных страницах, словно Илларион рылся в своей богатой библиотеке в поисках какой-то информации. Полковник не стал задумываться, что искал в этих пыльных книженциях его приятель. Наверняка это был какой-нибудь пустяк наподобие забытой строчки стихотворения никому не известного арабского поэта или даты выхода в свет какого-нибудь богословского трактата. «Видимо, опять поспорил со своим Пигулевским, подумал полковник. — И, как всегда, по поводу какой-нибудь ерунды… Зато теперь у этих двух маньяков есть занятие. Не будут ни спать, ни есть, пока не разберутся, кто из них прав, а кто, как они выражаются, невежда и выскочка. Перелопатят тонны старой бумаги, наглотаются пыли, накричатся до хрипоты, сто раз обзовут друг друга ослами и неучами, а потом сядут пить чай среди собственноручно учиненного разгрома. И оба, черт бы их побрал, будут полностью довольны собой и друг другом, поскольку с их точки зрения во всем этом есть какой-то смысл, совершенно недоступный пониманию окружающих».

«Странно, — подумал он. — Ну, ладно, Пигулевский — антиквар, букинист, человек не от мира сего — изначально, по определению. С ним все ясно, он таким родился и таким умрет. Но Забродов!.. Ведь что такое офицер спецназа? Гора мышц, два километра шрамов, краповый берет набекрень, каменная морда с волчьими глазами и голос, от которого стекла в окнах дрожат… Нет, шрамов у Иллариона хватает, и с мышцами у него тоже полный порядок, хотя по виду этого не скажешь. А бойцов таких еще поискать, да и найдешь ли еще — вот вопрос… Но! Краповых беретов он сроду не носил и не признавал — ему это, видите ли, смешно. Он, видите ли, полагает, что кичиться своим умением убивать людей неэтично. Никто и никогда не слышал, чтобы капитан спецназа ГРУ Забродов повысил голос, хотя, надо признать, не было случая, чтобы тот, к кому он обращался, его не услышал. Не говоря уже о том, чтобы не выполнить отданный этим негромким, неуместно интеллигентным голосом приказ. И книги! Ведь он же их не просто коллекционирует, как другие значки или монеты. Ничего подобного! Он же все их прочел, и не по одному разу! Он же специалист в этом деле, это даже его Пигулевский признает. Вот и спрашивается: как он ухитряется совмещать несовместимое? Ведь если бы тот же Пигулевский вдруг ни с того ни с сего начал ломать ребром ладони кирпичи и снайперски стрелять в полной темноте на голос, у всех бы крыша поехала от удивления. А к Забродову привыкли, хотя профессиональный солдат с его замашками — явление ничуть не менее, а может быть, и более уникальное, чем годный к строевой службе букинист.

— Эй, полковник! — донесся из кухни голос Забродова в сопровождении музыкального позвякиванья коньячных рюмок. — Ты там, часом, не заснул?

Мещеряков напоследок огляделся еще раз. Ему показалось, что вычурных антикварных безделушек в квартире Забродова как будто прибавилось. Впрочем, виной тому вполне мог оказаться царивший в комнате кавардак. Пожав плечами, полковник двинулся на кухню, по дороге едва не свалив громоздившуюся на краю стола шаткую пирамиду из книг.

Забродов уже поджидал его за наскоро накрытым столом, потирая ладони от нетерпения. Побриться по случаю прибытия своего бывшего начальника он, разумеется, даже не подумал. Запутавшись взглядом в его наполовину седой щетине, Мещеряков невольно поморщился: ну что это такое, в самом деле? Не офицер, а какой-то бродяга, разбойник с большой дороги…

— Не кривись, не кривись, господин полковник, — заметив его гримасу, сказал Забродов. — Ты знаешь, как звали одного из сыновей Ноя? Того самого, который отвернулся от своего отца, когда тот лежал на земле нагой и пьяный?

— Понятия не имел, что у Ноя были сыновья, — присаживаясь к столу, сказал полковник. — И как же его звали, этого брезгливого древлянина?

— Его звали Хамом, — самым невинным тоном сообщил Забродов. — Ты что, правда этого не знал? Хамом, Хамом, не сомневайся. Интересно, верно?

— Да пошел ты, — отмахнулся полковник. — Давай, наливай, а то и без тебя тошно.

— Его звали Хамом, — повторил Забродов и, рассмеявшись своим беззвучным смехом, наполнил рюмки.

После третьей Мещерякову немного полегчало. Оттаяв, он поведал Забродову о своих неприятностях — разумеется, в самых общих чертах, не вдаваясь в подробности, которых Иллариону, как человеку штатскому, знать теперь не полагалось. Впрочем, бывший инструктор учебного центра без труда сложил два и два и додумал то, о чем умолчал полковник.

— Что ж, — сказал он, — потомки Ноя расплодились по этой грешной земле, и среди них, увы, было немало сыновей Хама. Чем ты, собственно, недоволен, Андрей? Всю жизнь мы только и делаем, что жалуемся друг другу на дураков, а их почему-то никак не становится меньше.

— Живучие, сволочи, — кровожадно заметил Мещеряков, сосредоточенно выковыривая из своей пустой рюмки ненароком упавшую туда хлебную крошку. Прямо как тараканы.

— У меня была бабка, — сказал Забродов.

— Ну да?! — оживился полковник. — Никогда бы не подумал!

— Не перебивай, а то твои звезды тебя не спасут. Просто вспомнилось вдруг… Мы ей говорим: ба, у тебя в щах тараканы! А она их ложкой оттуда выбирает и говорит: „Сами вы три дня не умывались. Никакие это не тараканы, а угольки“.

Мещеряков глубокомысленно потер пальцами подбородок.

— Ну и что? — спросил он, не дождавшись продолжения.

— Да ничего! Я же говорю, вспомнилось. Мещеряков брезгливо вытер палец с прилипшей к нему размокшей хлебной крошкой о бумажную салфетку, между делом подумав о том, что Илларион, видимо, все-таки начинает стареть. Вот уже и о бабке своей заговорил, хотя раньше узнать что-либо о прошлом капитана Забродова можно было только из его личного дела. Надо же, у Забродова — бабка! И бриться перестал, черт седой…

— Гадость какая, — сказал он.

— Это ты о чем?

— Да о тараканах же. Ну, и вообще… О жизни, короче говоря. Ты Сорокина давно видел?

Илларион, который в это время закуривал сигарету, искоса посмотрел на приятеля поверх привычно сложенных лодочкой ладоней.

— Давно, — сказал он, запрокидывая голову и выдувая в потолок толстую струю дыма. — А что? Опять вы вдвоем что-то затеваете?

— Ни боже мой, — поспешно ответил Мещеряков. — Просто, как ты говоришь, вспомнилось. По ассоциации с тараканами в щах.

— По-моему, Сорокин не похож на таракана, — задумчиво сказал Илларион. — Хотя его коллеги в массе способны навести на подобную мысль. Особенно те, которые из ГИБДД.