Легионеры - Михаил Нестеров Страница 8

– Не знаю. Какой-то русский.

– Смотри на меня, тварь! – приказал подполковник. – Я русский и приехал в Циндой на “УАЗе”, встретился с тобой в доме старейшины. Дальше!

– Мы должны были взять деньги и передать видеокассету.

– Номер машины?

– И-330.

– Нет такой буквы на номерах машин! На них только латинские, мразь!

– Да там латинская “И”.

– Сука, я убью его, – подполковник, мастерски изобразив беспомощность, посмотрел на капитана. – На номере латинская “i” с точкой, ты понял? Залетная, мимоходом из Америки. Точка вверху или внизу? – спросил Джаноев, вспомнив, видимо, что символ Антихриста – перевернутый крест.

– Вверху.

– Все, он достал меня. – Подполковник обернул кулак носовым платком и бросил капитану: – Выйди, Денис, я утру парню сопли.

И с первого же удара сломал ему челюсть.

Дозор старшего лейтенанта Виктора Шабанова находился в паре километров от Верхнего Дая. Спецназовцы контролировали дорогу, ведущую к селу. Командир, выслушав по рации сообщение от подполковника Джаноева, привлек внимание бойцов:

– Выходим. Объект – “УАЗ”, номера предположительно 330. Останавливаем, задерживаем. В случае неподчинения есть предписание начальства живыми никого не брать.

Трое разведчиков остались на виду, остальные затаились. Рядом с командиром – снайпер расчета Кирилл Журенков. В руках Жмурика “классика”, снайперская винтовка Драгунова со стандартным прицелом ПСО-1М2 и 7,62-миллиметровыми патронами. Наглазник на оптике убран, Жмурик не любит “излишеств” и привык “открыто” смотреть в прицел, находящийся от глаза на расстоянии ровно восьми сантиметров. “Ни больше, ни меньше”, – частенько говаривал Кирилл, многозначительно выпячивая губу. То же самое мог сказать про свои “мишени” при ближайшем рассмотрении: “десятка” – обычно это голова “чеха” – в клочья.

Стас Верещагин, которого все называли только по фамилии, как и остальные бойцы, вооружен новеньким “АК-102” и армейским автоматическим пистолетом Стечкина.

Вообще, расчет старшего лейтенанта Шабанова считался самым “чистеньким”, униформу и бронежилеты перед командировкой покупали на свои деньги. Расходились во вкусах только в обуви. У командира, к примеру, обычные зимние сапоги фирмы “Саламандра”. Он шагнул на дорогу, показывая показавшемуся из-за поворота темно-зеленому “уазику” остановиться.

На окраине Шатоя в “УАЗ” сели две проголосовавшие чеченки и пасечник из Циндоя, ловившие попутку до Верхнего Дая. Они завели громкий разговор на чеченском, изредка поглядывая на Комалеева. Рубашка у Юрия Васильевича была о застиранным воротником, носки с вытянутыми резинками, которые он показывал, закладывая ногу за ногу, брюки с вытянутыми коленями, видавший виды джемперок с широким треугольным вырезом. Комалеев словно трудился всю ночь на выгрузке вагона: распространял вокруг резкий запах пота.

Проехали чуть больше половины пути – километров двенадцать, и машина заглохла, водитель – контрактник лет двадцати двух-трех по имени Николай – ковырялся в моторе минут двадцать. Проехали еще несколько километров – и впереди показались трое военных. Старший жестом приказывал остановиться.

– Вперед! – прикрикнул Комалеев, когда водитель убрал ногу с педали газа. – На “рубеже” <“Рубеж” – на языке военных – контрольно-пропускной пункт> остановишься, если попросят. Поехал, поехал! Неизвестно, кто они такие.

– Наверное, это “федералы”. Они вчера чистили тут... Комалеев был возбужден. Последнее время он ненавидел “федералов”, а сейчас, когда сорвались его планы, злость на военных выперла наружу.

– Вперед, я сказал!

Водитель подчинился. Он еще не научился ненавидеть бесцеремонных журналистов типа Комалеева. Друг Николая – тоже водитель – рассказывал, как в августе прошлого года он возил “бабу-журналистку”, которая сопровождала гуманитарный груз для дома престарелых в столице Чечни. Ей выделили усиленную охрану. И вот по ее приказам колонна несколько раз останавливалась, и журналистка исчезала в трущобах. А солдаты во время ее походов представляли собой недурные мишени для “щелкунчиков”. О чем, собственно, ей и сказал командир. Она ответила оскорблениями, а позже в газете опубликовала статью, в которой обвинила военных “во всех тяжких грехах: мол, и трусы они, и бездельники”. Она так ненавидела армию, что в телешоу “Глас народа” “дошла до прямых оскорблений в адрес солдат и офицеров, воюющих в Чечне”.

Намерение водителя не подчиниться командир расчета понял, когда расстояние до машины сократилось до тридцати метров и продолжало сокращаться: водитель “УАЗа” принял вправо, почти вплотную к заснеженной бровке и жал на газ, заставляя двигатель машины реветь. Солнце, выплывшее из-за облака по ходу “УАЗа”, отражалось от лобового стекла и бросало подсветку на глаза бойцов. Не разберешь, кто за рулем. Благо до этого удалось различить номера, которые соответствовали полученным в эфире данным.

Опасаясь еще и выстрелов из машины, командир правым плечом повалился на дорогу и, сползая к обочине, дал по нарушителю автоматную очередь. Однако не он первым открыл огонь, а его товарищи из укрытия.

Комендант шатойской военной комендатуры поторопил командира омоновцев: давай, мол, не телись, успеешь догнать “УАЗ” за Шатоем, проводишь, все равно вам в ту сторону.

Отряд ОМОНа Шатойского временного отдела внутренних дел, разместившись в кузове “Урала”, сопровождал районного прокурора и представителя администрации для “разбора полетов”, которые учинили гэрэушники прошлой ночью. Прошло несколько часов, а истеричные жалобы местного населения докатились не только до Ханкалы, а, кажется, перевалили через стены Кремля.

“Вот уж оперативность так оперативность, – злился командир ОМОНа Игорь Зыков, в нетерпении поджидая прокурора. – Норма, в рот пароход!”

Это слово могло стать бранным, смешным, каким угодно, но никак не рядовым. Не пройдет оно не замеченным в дружеском трепе, в инструкциях начальства. Стало нормой для местных жителей устраивать по поводу и без повода демонстрации и пикеты. Не они сами выходят, а их гонят бандиты. Вроде бы чисто в селе, но всегда найдется скрытая сволочь: “Не послушаетесь, убьем”.

– Ну где этот прокурор! – не выдержал командир.

– Там же, где и Наполеон, – отозвался молодой милиционер, – в психбольнице.

Когда за прокурором с громким стуком захлопнулась дверца кабины, “Урал” с натугой тронулся с места.

“УАЗ” зашлепал по дороге простреленными покрышками и, съехав на обочину, перевернулся – один раз, потом второй, показывая спецназовцам крышу. Мотострелки не пострадали. Один солдат, выбив ногой треснувшее лобовое стекло, выполз из машины и залег, дав на слух короткую очередь. Второй боец действовал смело, решительно. Это он ответил Комалееву: “Нормально, папаша!” И сейчас защищал его, высунувшись из бокового окна, которое стало люком над головой. Но не успел сделать ни одного выстрела: едва показалась его голова, как в нее ударила автоматная пуля. Еще десятки пуль барабанили по крыше, пробивали ее.