Необитаемый ад - Андрей Дышев Страница 8

Ворохтин ночевал в машине «Скорой помощи», арендованной на время проведения «Робинзонады». И хотя ему была выделена койка в большой жилой палатке, он предпочитал одиночество. Перед сном, когда на озеро опускалась звездная ночь и в лагере вспыхивали костры, он любил развалиться в кресле водителя, включить тусклую лампочку дежурного освещения и, вооружившись баночкой пива, полистать исторический роман.

Шел второй вечер, как был дан старт соревнованиям. Ворохтин читал скучный роман о Колумбе, но мысли его часто перелетали с Нового Света на мелкие острова, раскиданные по карельскому озеру. Ворохтин пытался представить, что сейчас делают участники соревнований, добровольно обрекшие себя на одиночество. Каково им сейчас, прохладной ночью, вдали от людей и цивилизации? Сидят каждый у своего костра, с тоской глядя в огонь и прислушиваясь к голодному урчанию в животе? Или завернулись в одеяла, закопались в ворох еловых веток, стараясь сохранить тепло и уснуть?

Он представил, какие чувства испытал бы, окажись один на необитаемом острове. Страха не было бы точно. Нервы Ворохтина привыкли к стрессовым ситуациям на Кавказе, в Нефтегорске и Ленске, эмоции притупились от изобилия ужасных зрелищ. И к одиночеству, увы, он тоже привык. С женой они не жили вместе уже несколько лет. Развод не оформляли – это не прибавило бы им свободы, и потому жаль было тратить время на пустую формальность. Холод он переносил неплохо и в отличие от своих коллег в Якутии сильно не страдал из-за мокрой одежды и обуви. Наверное, только голод причинил бы ему серьезный дискомфорт. Голод, а не отсутствие гастрономических изысков! Если бы лепешками из корней камыша в самом деле можно было бы наесться! Но Ворохтин прекрасно знал, что это сказка, пустая бравада. Скудным подножным кормом маленьких островов можно было лишь на некоторое время продлить биологическое существование. А личность станет деградировать уже через сутки. Два-три дня спустя Ботаник с оптимистичным блеском в глазах будет говорить уже совсем другие слова. Голод сделает его своим рабом. Все мысли парня будут парализованы. Он не сможет ни думать, ни говорить о чем-либо, кроме еды. Колбаса, яичница, борщ, отбивные будут сниться ему каждую ночь, изматывая нервную систему и желудок. Воля его будет таять вместе с остатками питательных веществ в его крови. Ни насыщенные крахмалом стебли тростника, ни богатые витаминами ягоды облепихи, ни салат из листьев одуванчика не восстановят его силы. И наступит момент, когда он скажет: «Я больше не могу. Я хочу есть. Я хочу жрать! Я хочу утопиться в котле с овсяной кашей, лечь на дно и широко раскрыть рот!» И его снимут с острова, и Саркисян будет ходить вокруг него и комментировать: «Вы только посмотрите, какой у него аппетит! Посмотрите, как он ест!» И камера будет снимать бледного, жалкого человечка с безумными глазами, который жадно рвет зубами курицу, давясь, глотает большие куски, заталкивает в полный рот хлеб, пытается запить соком, но все вываливается, выливается из его рта…

Ворохтин услышал негромкий стук в стекло и оторвал взгляд от книги, которую, впрочем, не читал. Стекла внутри кабины отражали свет лампочки, и он не увидел того, кто стучал. Открыл дверь. Щурясь, из темноты к нему шагнула журналистка.

– Добрый вечер! – застенчиво произнесла она, чуть опустив голову, чтобы свет не так резал глаза. – Может, я не вовремя…

«А-а! Любительница сенсаций!» – подумал Ворохтин с неким злорадством, словно поймал хищную птицу или мелкого трусливого зверька, который долгое время крал у него из сумки продукты. Он с хлопком закрыл книгу и кинул ее на соседнее сиденье.

– Почему же! Очень вовремя! – охотно ответил Ворохтин.

– Я хотела взять у вас интервью…

– Интервью? Конечно! Я очень люблю давать интервью! Напомни-ка мне твое имя?

– Кира.

– Кира? Замечательно. Садись рядом. Я отвечу на все твои вопросы!

Девушка обрадовалась, что спасатель, который казался ей мрачным и несговорчивым человеком, так быстро пошел на контакт. Она села на соседнее сиденье и стала вытаскивать из кофра диктофон.

– Какую газету ты представляешь? – вкрадчивым голосом поинтересовался Ворохтин.

– Журнал «Экстремал»… Правда, я еще не в штате. У меня испытательный срок.

– Понимаю, – кивнул Ворохтин. – Тебе надо показать себя с наилучшей стороны. Заставить, так сказать, всю редакцию вздрогнуть. Ввести главного редактора в состояние глубокого психоэмоционального шока.

Кира с любопытством и некоторой настороженностью поглядывала на Ворохтина. Этого человека с короткой стрижкой и слегка деформированным носом, что делало его похожим на боксера, вряд ли можно было назвать красивым, и все же в его облике было что-то притягательное. С первого дня появления в лагере Кира обратила на него внимание, но долго не могла набраться смелости подойти к нему первой и заговорить. Она ни разу не видела, чтобы спасатель принимал участие в ежевечерних попойках, в которые с удовольствием погружался весь персонал телешоу, не знала, как он улыбается или смеется. Выбираясь в туманное и прохладное утро из своей палатки, Кира видела, как Ворохтин бегает по берегу, отжимается, приседает, а потом купается в озере. Она готовила кофе в термокружке на портативной газовой горелке и исподлобья смотрела, как он докрасна растирает полотенцем крепкий торс, долго и неторопливо расчесывается, глядя на встающее из тумана пурпурное солнце. Наконец она набралась смелости и решилась познакомиться с ним. Выбрала, как ей казалось, удачный момент, когда Лагутин не вышел на связь. Уговорила Саркисяна, чтобы он разрешил ей отправиться вместе со спасателем на Второй остров. Но реакция Ворохтина на ее появление в лодке спутала все ее планы.

Тем не менее его грубость лишь распалила ее любопытство. Что ж это за человек с душой темнее потемок?

– Наверное, десятки людей благодарны вам за свое спасение? – спросила Кира и включила диктофон. Ей хотелось, чтобы разговор с Ворохтиным меньше всего напоминал интервью. Но репортерского опыта было мало, она не могла расслабиться и навязчиво думала о следующем вопросе.

– Десятки? – удивился Ворохтин и пожал плечами. – Я не считал. Меня это совершенно не интересует.

– Разве вам не интересно, сколько людей вы спасли?

– Нисколько. Меня интересуют только деньги. Вы думаете, что я филантроп и лезу в огонь, воду или в снежные лавины ради морального удовлетворения? Как бы не так! Я сначала разговариваю с родственниками тех, кто попал в беду. Начинаю торговаться. С бедных беру поменьше, с богатых – побольше. Например, вытаскивание головы человека из отечественного унитаза стоит двести пятьдесят баксов. А из немецкого – уже семьсот. Скупые, увы, получают только бездыханные тела.