Здесь стреляют только в спину - Сергей Зверев Страница 8

Нет, определенно, просмотр политических боевиков одинокими вечерами наложил на меня проклятие...

* * *

Фирма – Северу:

Установлен конфиденциальный контакт с руководством РЛС в Успенском. Самолет взорван работниками 4-го управления ФСБ. Срочно сообщите Стерегущему о наличии на борту человека из вышеупомянутого управления. Источник информации надежен.

Север – Фирме:

Связь с вертолетом потеряна. Формируется новая группа.

* * *

В этот вечер мы далеко не ушли. Усольцев исполнил речитативом «Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный...», но моральный дух нам не поднял. После дождя очнулись кровососы и бросились в атаку. Я вылила на лицо половину баллончика – благо, остальные части тела защищала одежда.

С первой же версты тайга показывала свой норов. Старый ельник не желал расстилаться по ровному месту: овраги, заваленные буреломом, тянулись один за другим. Тропу через мох и валежник приходилось растаптывать, чем и занимался идущий в авангарде Блохов. Поначалу он пер, как дредноут. Но вскоре начал тормозить, делал остановки. Дважды мы переходили ручьи, пили воду, наполняли фляжки, и после каждой остановки мобильность группы катастрофически стремилась к нулю. Я с трудом карабкалась по обрывистым скатам оврагов, сдирала с себя сухой лишайник – уснею, обильно спадающую с веток. Раза три или четыре теряла из вида прямую спину Липкина, сбивалась с курса и, тихо плача, попадала в паутины, которые в этом лесу имели обыкновение висеть на каждом метре.

Первая полянка стала последней. Мы выходили из леса, падали в траву. Кто-то курил, кто-то тянулся за фляжками.

– Всё, ребята, до утра отбой... – хрипел Боголюбов. – Женщинам – спать, мужикам – костер и поддержание огня. Дежурим парами, по два часа...

Я влезла в спальный мешок – и просто выключилась.

Очнулась – страх какой, уже утро! Комар вонзился в щеку, я размазала его и долго смотрела на рваное небо в лабиринте строевых сосен. Половина отряда уже не спала – люди сидели у костра с постными минами и жевали пересоленную перловку из сухого пайка...

Бессмысленно разбираться, куда мы шли. Если вечером кто-то пытался балагурить, то на рассвете все молчали как рыбы. Мы двигались по тайге растянутой цепью и лишь на мелкотравчатых полянках сбивались в кучу. Больную тему: «А вдруг ничего не найдем?» – никто не озвучивал, но в глазах она читалась. На сотни верст – ни одного жилья, зато зверья и природных ловушек – с избытком. Светлохвойные редколесья постепенно сходили на нет, и после полудня мы вновь углубились в черные ельники. Небо пропадало, густела темнота. Почву прорезали канавы, прячущиеся в траве (следствие влияния вечной мерзлоты). Иногда они обнажались, белели рыхлые образования, похожие на золу, «насыщающие» таежные почвы под жиденьким слоем гумуса. Минеральных веществ в этой почве нет, оттого и растительность однообразная. Мы переправились через мелководную речушку, прошли умирающий старый лес. Опять тянулись овраги, заросшие сфагнумом. Боль в руке немного притупилась, синяк под глазом не саднил, и ночевка на голой земле пока не отразилась на моих легких. Поэтому страдания я претерпевала в основном моральные.

Во второй половине дня наши сложные перемещения были прерваны. Сухие леса кончались, мы спускались в заболоченную низину. На берегу заросшего осокой озерца обнаружился четкий медвежий след. Потом со стороны авангарда забили сухие автоматные очереди. Я рухнула под сосну, дрожа как заяц. Медведь напал? Все оказалось проще. Блохов выдвинулся на поляну и обнаружил лосиху с лосенком, мирно обдирающих кору с дерева. Мы шли против ветра, они нас не почувствовали. Инстинкт добытчика сработал. Лосиха умчалась, оглашая поляну трубным воем, а лосенок забился в конвульсиях, жалобно выгибая шею.

Свежевали добычу дружно, всем гуртом. Рассекли тушу по брюху, сделали надрезы вокруг шеи и коленных суставов. Сняли шкуру, дождались, пока стечет кровь, извлекли внутренности, отрубили голову... Когда мы уходили, оставив после себя страшный беспорядок, над поляной уже барражировали два внушительных «санитара».

В этот день мы прошли не более пятнадцати километров. Я терпела. Сняв ботинки, перемотала нарывы – до мяса не протерла. Место ночлега выбрали в низине, на прогалине в густом пихтовнике. Трещал костер, нагревая землю. На рогатинах готовилось мясо. Мы сидели кружком, рвали зубами несчастное животное. Пламя костра плясало по нашим лицам, превращая их в какие-то уродливые маски. Страх не проходил. Мясо казалось невкусным, тепло от костра просто не воспринималось. Я завалилась раньше всех, влезла в спальный мешок. Долго не могла уснуть – лихорадило. Ныли ребра, отдавленные в прошлую ночь. Как уснула, не помню совершенно...

НЕКТО

Он неплохо смотрелся в этой разношерстной группе. Шел со всеми, справлялся с трудностями. Он всю жизнь только тем и занимался – мимикрией. Метод Станиславского – полное перевоплощение в персонажа – освоил полностью. Как еще выжить?

Два печальных обстоятельства: пропажу точки с экрана радара и жесткую посадку вертолета – он воспринял как личное оскорбление. Шанс добиться единственного, ради чего стоит жить, – ВЛАСТИ! И всё прахом, планы насмарку, и конкуренты дышат в затылок...

Он не утерпел, влез в группу, чтобы самому лететь искать этот трижды проклятый груз. Один звонок генералу Черняеву – и вопрос решен. Доверять чужим нельзя, только он – фактический директор ЗАО «Глория», никому не ведомой, но могучей организации – должен быть там, когда заветный чемоданчик извлекут из-под обломков. Да что там – именно он и должен его извлечь! Никто другой!

Пусть считают, что он чекист – ему ни холодно ни жарко. Не ФСБ засекретило операцию – ОН засекретил. А если в деле и фигурировали персонажи, причастные к госбезопасности, – это их дело.

А если и был он чекистом, то давно и неправда. Кому охота рыться в пыльных архивах? Каждый третий, достигший успеха в этом государстве, – бывший работник «конторы». Ребенок из приличной семьи, примерный, с хулиганами не дружил. Играл в «Монополию» – кто из нынешних бизнесменов в нее не играл? Отслужил в погранвойсках – при штабе в Комсомольске-на-Амуре. Спортсмен – боксер, самбист; младших не обижал и себя в обиду не давал. Даже в первые полгода по «толчкам» не ползал и воротники старослужащим не подшивал. Был примерным комсоргом роты (немного постукивал, но не увлекался). В партию собирался. Незадолго до дембеля явился в штаб человек с постным лицом, вызвал, предложил работать в КГБ. «За вами долго наблюдают. У вас богатое и благородное будущее, молодой человек». Согласился. Окончил «Вышку» в Саратове, вышел лейтенантом (для своих), поступил в местный металлургический институт на отделение геологии...

От бабки осталась квартира, от матери – терпимость, от отца – умение найти свою нишу. Судьба расписана до пенсии: сотрудник местного УКГБ, слежка за иностранцами, выявление евреев и немцев, пытающихся эмигрировать; вербовка студентов, перепечатывающих по ночам Солженицына с Амальриком (двое поспорили: доживет ли СССР до 1984 года; дожил, но не пережил). Годам к тридцати он научился бы пить, не пьянея, и помер бы в пятьдесят от цирроза...