Пиранья. Жизнь длиннее смерти - Александр Бушков Страница 8

Только все это было – прошлое. И в теле, и в душе стояласовершеннейшая пустота, и дело тут, есть сильные подозрения, не в однойусталости. Отнюдь не в усталости. Все обстояло и сложнее, и проще, всеукладывалось в нехитрую формулировку: не сложилось.

Мазур сидел в прежней позе, преисполнившись тоскливогобессилия. За окном могуче урчал мотор грузовика, погромыхивали безбожнокантуемые ящики с чем-то тяжелым, гортанно перекликались местные, в комнатечуть слышно журчал кондиционер.

– Послушай, – сказала молодая супруга чуть ли не примирительно. –Мне это все правда осточертело. Замужем я или нет? Если замужем, то не грех бытебе время от времени и супружеские обязанности исполнять. Это не я придумала,как-то так уж вышло, что испокон веков заведено… Как же тебя взбодрить-то, черт?Стриптиз, сэр?

Она гибко взмыла из кресла, медленно спустила с плечраспахнутый халатик и в совершеннейшей тишине принялась выламываться – довольнограциозно, следует признать, она всегда хорошо танцевала. Халатик полетел всторону, синие тряпочки в другую. Мазур сидел в прежней позе, глядя наобнаженную плясунью с отрешенностью местного дервиша, по-прежнему не ощущая всебе ни малейших лирических позывов. Хотелось надраться водки, можно дажетеплой, и уснуть беспробудно, можно даже на полу. Супружница, определеннодвижимая уже чистейшей воды упрямством, увлеченно продолжала заимствованное уразлагающегося Запада представление, то с наигранной невинностью прикрываясьладошками, то принимая способные ужаснуть общественность позы. Уже не законногомужа совращала, а боевую злость в себе накручивала, сразу чувствуется.

Мазур в открытую вытащил из-под столика бутылку с яркойэтикеткой и красочными надписями на итальянском, налил себе до краев.

– Бесполезно, а? – произнесла она сквозь зубы. –Ну что ты молчишь, истукан? Хочешь, в рот возьму? Авось встанет? Илиизвращенное что-нибудь попробовать? Предлагай, не стесняйся, я уже на всеготова от нешуточной голодухи.

В конце концов, он был нормальным мужиком, и эти эстрадныеномера произвели определенное впечатление. То, что он пару часов назад резалживых людей на глубине сталью челябинской закалки, нисколечко не мешало,наоборот, после таких подвигов особенно остро хочется простых человеческихрадостей вроде женщины. Рассудком он понимал: чтобы замазать все на какое-товремя, следовало, не мешкая, взять ее за шкирку, увести в спальню, завалить набелоснежную постель и отодрать как следует, без оглядки на моральный кодексстроителя коммунизма, вдоль-поперек и всяко. Вот только, кроме рассудка, былиеще и эмоции, и тут уж Мазура форменным образом заклинило, он, в свою очередь,закусил удила.

– Черт знает что, – сказал он совершенно ровным тоном,заранее сожалея, но не в силах остановиться. – И это – наша советскаядевушка, воспитанная пионерией, комсомолом и прогрессивной общественностью?Недостойно советской женщине такое вытворять, да еще предлагать всякуюпохабщину. Это ж буржуазное разложение, не сойти мне с этого места… А если впарткоме узнают, чем ты мне заняться предлагаешь? Ты у меня, конечно,беспартийная, но, согласись, блок коммунистов и беспартийных должен бытьнерушим, и иные развратные приемчики, несовместимые с нашей идеологией иморалью…

Она прямо-таки взвилась, словно на ежа села невзначай, едвали не шипя рассерженной кошкой. Мазур не шелохнулся, не изменил позы, взирая наразъяренную супружницу кротко, с той самой философской отрешенностью,способной, пожалуй что, обеспечить ему местечко в рядах местных дервишей(разумеется, приверженцев не «буйного» направления, а «нирваны»). Какое-товремя все же казалось, что женушка пустит в ход наманикюренные розовым коготки,но нет, обошлось. И дело тут не в гуманизме: она все же была неглупа, прекраснознала о подготовочке мужа и после парочки неудачных попыток прочно усвоила, чтотренированный в боевых искусствах Мазур легко, небрежно даже увернется от любойатаки, так что и пытаться нечего.

И посему, трезво оценив свои невеликие силы, онаудовлетворилась тем, что смерила его взглядом, исполненным ледяного презрения,как выражались авторы старинных романов. Собрала разбросанные импортные шмотки,выпрямилась и безразличным тоном поведала:

– Лопнуло мое терпение. Пора тебя рогами декорировать.Красивыми, развесистыми. Столько возможностей упустила, дура, стольких кобелейотшила. Если подумать, оно и теперь не поздно.

– Не советую, – хладнокровно сказал Мазур. –Деревня тут маленькая, слухи пойдут, оглянуться не успеешь, как соберетсяобщественность, аморалку пришьют, и станешь вовсе невыездной. Мы тут как-никакна переднем крае борьбы с мировым империализмом, моральный облик,соответственно, должен быть незамутнен и незапятнан. Кобели ведь не удержатся,трепаться начнут…

– Смотря которые, – отрезала Аня. – С чего тывзял, что я соотечественников имею в замыслах?

– Ах, во-от оно что, – сказал Мазур с напускнойбеззаботностью. – Уж не полковничка ли имеешь в виду? Как его там – Хамид,Халеб… Ты с ним еще на последнем приеме три танца подряд нажаривала, и погороду он тебя возил на экскурсию…

А что, нормальный мужик, – прищурилась Аня. – Ужникак не импотент, вроде некоторых. Галантен, обходителен, даже взглядомраздевает с восточным шармом. Так и тянет попробовать, каково это – спать саравийским арабом, вдруг да и научит чему-нибудь такому, чего от тебя недождаться.

– Хватит, – сказал Мазур. – Не выведешь ты меня изравновесия, устал я, чтобы злиться всерьез. Даже когда тут витает тень бравогоместного полковника. Ты только учти, что в здешних краях венерические хворисвирепствуют даже среди полковников.

Она обворожительно улыбнулась, стоя в грациозной позе скомком невесомых ярких тряпочек в руке:

– Милый, я, как-никак, медик, предохраняться умею. Вот,кстати, насчет «венерочки» – ты-то сам не боишься? Ходят слухи, тебя опятьвидели за приятной беседой с той амазонкой в камуфляже, которая министр. Так,говорят, ворковали…

– Это чисто служебные дела, – сказал Мазур быстро.

Видит бог (или, учитывая географическую специфику, Аллах),эти сплетни были сущим поклепом без малейшей почвы под ногами, но по каким-тоневедомым движениям души ему стало неловко, словно и впрямь было что-то, чегоследовало стыдиться.

– Кто бы спорил, служба! – фыркнула Аня. – Ты ейлекции по марксизму-ленинизму читаешь в приватном порядке и горизонтальномположении.

– Нелогично, а? Если я с ней сплю, то я не импотент. А еслия импотент…

– Скотина ты, вот и все.

– Слушай, – сказал Мазур. – Мы можем как-нибудьустроить так, чтобы не трепать друг другу нервы?

– Можем, – моментально и покладисто кивнула она. –Как только у нас наладится нормальная семейная жизнь, а не ее жалкое подобие.Ну не гожусь я на роль жены Штирлица с переглядками в кафе «Элефант»! Говорютебе в который раз: то, что имеет место быть, мне уже ос-то-зви-зде-ло! И вэтих условиях еще самое безобидное будет, если я вот-вот раздвину ноги подкаким-нибудь местным полковником.