Самоходка по прозвищу "Сука". Прямой наводкой по врагу! - Владимир Першанин Страница 7

Среди дымившихся от жара полушубков и тряпья ворочался рядом с поросячьей тушей кормовой пулеметчик с перемолотыми ребрами. Обозленный, что упустит долбаного фашиста, Захар Чурюмов целился на этот раз фугасным снарядом.

– Стой! Дорожка! – скомандовал он механику. Молодой унтер-офицер побледнел как полотно, когда первый удар встряхнул машину. Он знал, что пушка, установленная на новой русской машине, прошибает самый сильный немецкий танк Т-4. Что тогда будет с их легким транспортером? Стараясь держать себя в руках, он давал советы механику-водителю, но тот лишь огрызнулся в ответ.

Унтер увлекся азартной стрельбой по бегущим Иванам, не задумываясь, что может получить отпор и погубить экипаж.

– Нам конец! – в отчаянии воскликнул механик, увидев вспышку второго выстрела.

Фугас вскрыл взрывом удлиненный, как свиное рыло, капот. Взлетела, кувыркаясь, верхняя крышка. Разметала куски цилиндров, гнутые трубки, расколотый аккумулятор и прочую начинку двигателя.

Вмяло, хлестнуло огнем по неосторожно открытым стеклам (очень хотелось видеть, как подыхают чертовы большевики!). Лицо водителя превратилось в кровавую маску, он вывалился и сделал один, другой шаг, зажимая ладонью место, где были глаза.

Унтер-офицер со своим «люгером» и трое уцелевших солдат выскочили из горевшей машины. Несмотря на контузию, они сумели определить правильное направление и побежали к камышам. Бег их был неровным. Вслед бросились не меньше десятка красноармейцев. Напрасно младший лейтенант Бобич призывал:

– Брать живыми! Нужны языки!

Чудом уцелевший взвод не нуждался в языках. Бойцов не остановили автоматные очереди и торопливые хлопки «люгера», которые свалили двоих бойцов. Ненависть часто бывает сильнее, чем страх смерти.

Унтер-офицер, небольшого роста, с развернутыми плечами гимнаста, со дня на день ждал повышения. За предыдущие бои он был представлен к первому офицерскому званию. Золотые погоны, железный крест, лица близких и уютный родной дом у озера…

Все это мгновенно погасила жгучая боль. Четырехгранный штык со сверкнувшим жалом пробил теплую куртку и живот повыше ремня. Унтер зажимал в омертвевших пальцах «люгер», и красноармеец, не желая рисковать, умело и быстро проткнул фашиста еще раз.

Двое других солдат были забиты, растоптаны в считаные минуты. Самые нетерпеливые из бойцов уже шарили в карманах, подбирали оружие, кто-то стащил сапоги.

«Бюссинг» горел. В густом дыму смешивались запахи жженой человеческой плоти, свиной щетины, вонь горящих полушубков. Двое расторопных бойцов из взвода Бобича, обжигаясь, выдернули из зажимов пулемет, схватили несколько коробок с лентами, дымившиеся солдатские ранцы, что-то еще по мелочам. Один из бойцов, рискуя, влез в огонь и перебросил через борт подгоревшую свиную тушу.

Успели вовремя. В десантном отсеке трещали, лопались патроны, взорвались сразу несколько гранат, полыхнул бензобак.

– Горит, сволочь!

– Хотел нас прикончить, не вышло. Увидели уползающего по снегу механика.

– Куда, гад фашистский?

Сразу несколько бойцов вскинули винтовки и добили его. Одному из красноармейцев этого показалось мало. Вспоминая безысходность, с которой он лежал на льду, ожидая очередь в спину, солдат подбежал к уже мертвому механику и воткнул в него штык.

Из подскочившей самоходки лейтенанта Чурюмова выпрыгивал экипаж. Началась обычная свара из-за трофеев. Главную ценность – часы – поделили быстро. Самоходчики потребовали пулемет, так как именно они уничтожили бронетранспортер. Пехота отдавать не хотела. Доказывали свое:

– Мы тут тоже не отсиживались, бой вели. Троих ребят потеряли, экипаж фрицевский прикончили. А пулемет из огня вытащили, руки пообжигали.

Подъехала машина капитана Ивнева. Павел Карелин с бугра продолжал упрямо посылать снаряд за снарядом в отступавшие немецкие танки, хотя до них было уже километра полтора.

Он надеялся угодить в сцепку – буксирный Т-4 и подбитую «плугу», но расстояние рассеивало снаряды.

– Кончай войну, – услышал лейтенант по рации голос Ивнева. – Давай к нам.

Когда подъехали к машинам Ивнева и Чурюмова, там заканчивался дележ трофеев. Комбат, не слишком вступая в спор, приказал забрать пулемет МГ-42 экипажу Чурюмова. Пехотинцам объяснил:

– У вас «Дегтярев» имеется, а в самоходках, кроме пушек да пистолетов, ничего нет.

Взамен великодушно уступил автоматы, а «люгер» убитого унтера протянул взводному:

– Цепляй, заслужил. А «наган» сержанту подари. Но Бобич, хоть и остался доволен трофейным пистолетом, заявил, что пулемет им нужнее.

– На весь взвод всего один «Дегтярев» да два трофейных автомата.

Ивнев лишь отмахнулся:

– Привыкай к войне. Вон рота побитая лежит. Хоть и жалко ребят, но им оружие уже ни к чему. Пошли своих, пусть пулеметы соберут. Там даже «максим» валяется, если никто не подобрал. И не забывай, что это мы тебя спасли, а не ты нас.

Стрелковым оружием самоходчиков снабжали слабо. Пулеметы не полагались. Положенный на экипаж автомат ППШ имелся в лучшем случае в одной машине из трех. Правда, у командиров машин были пистолеты, а остальной экипаж вооружался чем мог. В основном трофеями.

Прихрамывая, подошел Афанасий Солодков с двумя уцелевшими членами экипажа. Механик-водитель, опытный сержант, сгорел вместе с машиной. Афанасий выглядел побитым, ожидая, что Ивнев по своей привычке обложит его от души, да еще цирк устроит. Младший лейтенант не ошибся.

– Ты чего пешком идешь? – закуривая папиросу «Эпоха», спросил комбат. – На машине быстрее бы добрался.

– Сгорела самоходка, – выдавил Солодков. – От попадания вражеского снаряда.

– А сержант Наумов где? Лучший механик-водитель батареи куда делся?

Начиналось уже откровенное унижение. Карелин знал, что отчасти это направлено в его сторону как заместителя командира батареи. Недолюбливает капитан своего зама, может, считает, что тот его подсидеть хочет.

– Погиб Наумов вместе с машиной, – сворачивая цигарку, ответил Карелин. – И еще одна самоходка сгорела. Моя повреждение получила, а у Захара Чурюмова наводчик погиб.

– Это ты мне о потерях так докладываешь? – по-прежнему не повышая голоса, сказал Ивнев. – Ну тогда цигарку, что ли, выплюнь и встань как положено. О погибших товарищах речь идет. Шестеро их у нас. Или они того не достойны?

Алесь Хижняк возмущенно фыркнул, хотел сказать что-то едкое, но промолчал. Подобную ненужную болтовню со стороны комбата старший сержант терпеть не мог, считая, что это ослабляет боевую сплоченность экипажей.

– Достойны, – коротко ответил лейтенант. – И та рота, которая в сосняке лежит, тоже достойна.

Комбат отбросил недокуренную папиросу. Это означало, что сейчас он возьмется за промахи Карелина. Но появилось начальство. Долговязый командир полка Мельников, подполковник лет пятидесяти, замполит, кто-то из штабных.