Пятьдесят на пятьдесят - Феликс Фрэнсис Страница 7
Пятьдесят на пятьдесят - Феликс Фрэнсис читать онлайн бесплатно
На подмогу нам прибыли три храбреца в жилетах, все еще сжимающие в руках бокалы с шампанским.
— Вы в порядке? — спросил один из них. — О, да у вас на лице глубокий порез.
Я до сих пор чувствовал, как струйка крови сползает по шее за воротник.
— Думаю, все будет нормально, — ответил я. — Спасибо вам. На нас напал грабитель, но удрал ни с чем. — Я шагнул к отцу. — Как ты… папа? — спросил его я. Само это слово, «папа», звучало для меня как-то непривычно.
Он поднял на меня испуганные глаза.
— Что такое? — встревоженно спросил я и приблизился еще на два шага.
Он прижимал ладонь к животу, затем убрал ее. На кремовом льняном пиджаке быстро расползалось алое пятно. Молодой человек не бил его кулаком, он ударил ножом.
«Скорой» не было целую вечность. Я пытался набрать 999 по мобильному телефону, но от страха пальцы не слушались, все время попадали на другие кнопки. В конце концов один из наших спасителей с шампанским взял у меня мобильник и позвонил сам. А я опустился на колени рядом с отцом.
Кровавое пятно расползалось с пугающей быстротой, лицо его посерело.
— Положите его, — посоветовал кто-то. — Голова должна находиться ниже сердца.
К этому времени на стоянке собралась уже целая толпа из припозднившихся гуляк. Казалось абсурдным, что все эти люди стоят здесь, потягивают шампанское, а мой отец отчаянно борется за каждый глоток воздуха прямо у их ног.
— Все нормально, — сказал я ему. — «Скорая» уже едет.
Он слегка кивнул и пытался что-то сказать.
— Молчи, не двигайся, — предупредил его я. — Береги силы.
Но он продолжал шевелить губами.
— Будь очень осторожен. — Он произнес эти слова тихо, но внятно.
— Чего мне бояться? — спросил я.
— Всех и каждого, — еле слышно прошептал он.
Потом закашлялся, и на губах у него проступила кровь.
— Где же эта чертова «Скорая»? — воскликнул я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Но первой прибыла полиция. К нам подошли два офицера. Наверное, они больше привыкли регулировать движение в час пик у ипподрома, нежели видеть человека, которого пырнули ножом в живот; и один из них немедленно достал рацию и начал вызывать подкрепление. Второй опустился на колени рядом со мной и занялся отцом — опустил большую ладонь правой руки на рану, крепко надавил.
Отец застонал.
— Извини, друг, — сказал ему полицейский. — Лучше всего в таких случаях зажать рану.
Но вот наконец подъехала «Скорая», водитель извинился за опоздание:
— Пришлось ехать против движения, все возвращались со скачек, — сказал он. — Повсюду пробки, и в эти часы движение одностороннее, только от ипподрома.
На лицо отцу надели кислородную маску, воткнули в сгиб руки иглу внутривенного вливания. Затем осторожно переложили на носилки и погрузили в машину, причем один из медиков продолжал зажимать рану рукой.
Я хотел влезть в машину, чтобы быть рядом с ним, но меня остановил один из полицейских.
— Вы останетесь с нами, сэр, — сказал он.
— Но это мой отец… — возразил я.
— Мы в самом скором времени доставим вас в больницу, — сказал он. — Похоже, вам придется наложить пару швов.
Медики захлопнули дверцы и увезли отца. В этот момент прибыло подкрепление — два полицейских автомобиля с синими мигалками.
Большую часть вечера мне пришлось провести в больнице, но совсем не той, куда я планировал поехать.
Я знал, что мой отец был жив, когда его помещали в машину «Скорой» у ипподрома, я слышал, как он кашлял. И если верить одной из медсестер, был все еще жив, когда его доставили в больницу. Но до операционной довезти его не успели. Его доконал шок и огромная потеря крови, он скончался в приемном покое. Страшно сожалеем, говорили врачи, но мы ничего не смогли сделать.
Я сидел на стуле с металлическими ножками и серым пластиковым сиденьем, в небольшом закутке, отгороженном шторкой, сидел рядом с телом моего погибшего отца, родителя, которого не знал и не видел, за исключением последних трех часов. Сидел и дивился тому, как жесток этот мир.
Я онемел от горя. Я страшно тосковал по отцу, когда мне было лет восемь, только к этому времени начав осознавать, что я потерял. Я до сих пор отчетливо помню это. Я видел своих школьных друзей с молодыми мамами и папами и впервые за все время почувствовал, как стар в сравнении с ними дед. Помню слезы, которые проливал, оплакивая своих родителей, тоскуя и желая, чтоб они были живы и рядом со мной.
Но больше всего хотелось, чтобы рядом был отец, чтобы он, подобно всем другим отцам, подбадривал меня криками во время футбольного матча, высоко поднимал меня и сажал на плечи, когда наша школьная команда выигрывала, утешал и вытирал слезы, когда мы проигрывали.
Я развлекал своих одноклассников выдуманными историями о том, как мой отец погиб смертью храбрых, спасая меня, когда я тонул, или же спасал от врагов, даже монстров.
Я смотрел на неподвижно лежавшую передо мной фигуру, прикрытую чистой белой простыней. Потом встал и снял край простыни, чтоб видеть лицо отца. Было похоже, что он просто спит, лицо такое умиротворенное, глаза закрыты — казалось, тронешь его, и он проснется. Я опустил ему руку на плечо. Тело уже похолодело. Первый и последний раз в жизни я гладил его загорелый лоб и размышлял о том, что все могло бы сложиться иначе.
Наверное, я должен был злиться на него. За то, что он бросил меня, уехал и не появлялся все эти годы. За то, что так долго не возвращался. За то, что у меня вот уже лет как тридцать были сестры, а я даже не подозревал об их существовании, ни разу не видел. За то, что когда он вернулся, это осложнило мою и без того непростую жизнь.
Но я всегда считал, что зло — это того рода эмоция, которую следует выплеснуть наружу, облечь в страстные слова, адресованные тому, кто способен реагировать, ответить или обидеться. Гнев, направленный на покойного отца, был бессмысленной и напрасной тратой энергии.
И я решил приберечь этот гнев на потом, направить его против того молодого парня, который так резко и безжалостно отнял у меня единственный шанс хоть как-то компенсировать мои страдания в прошлом. Я оплакивал не столько смерть отца, сколько утрату самой этой возможности. А ведь она была так близко.
Я встал и натянул простыню на лицо умершего.
В закуток ко мне вошел мужчина в светло-коричневом костюме.
— Мистер Тэлбот? — спросил он.
— Да, — ответил я и поднял на него глаза.
— Детектив сержант Мюррей, — представился он и показал мне удостоверение. — Полиция Теймс-Вэлли. — Он сделал паузу, глянул на неподвижное тело, прикрытое простыней. — Мои соболезнования в связи с гибелью вашего отца, — сказал он. — Но мне нужно задать вам несколько вопросов.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии