Подрывник - Юрий Корчевский Страница 61

На встречу явился загодя — за два часа до полудня. Сначала припрятал рацию — мало ли что? Обошёл вокруг урочища — нет ли чужих следов? Не обнаружив ничего подозрительного, уселся на поваленном дереве.

В назначенное время из-за деревьев вышел Михась. Видимо, предупреждённый Мыколой, он не испугался и не удивился немецкой форме. Подошёл к Саше, подал руку для приветствия. Хм, странно: в прошлую встречу, подозревая Александра в предательстве, руку ему при встрече и расставании демонстративно не подавал.

Оба внимательно посмотрели друг на друга.

— Ты не изменился, Михась!

— Да и ты ничего, дядько! Только видеть тебя в чужой форме непривычно.

— Маскируюсь.

— Я понял. Предателем оказался Янек, с тебя подозрение в измене снято. А он успел внедриться ещё в один партизанский отряд и выдал его дислокацию немцам. Но он уже был у нас на подозрении — успели допросить и расстрелять. Всё рассказал, паскуда!

— Как говорится, справедливость восторжествовала.

— Ты зачем меня на встречу звал? Мыкола что-то про рацию говорил.

— Было дело. Парашютиста я позавчера с дерева снял. Приземлился он неудачно — на дерево. Травмирован был смертельно, перед смертью только и успел сказать, что рация для отряда Коржа.

— Понятно. Жаль человека.

— Жаль, молодой ещё совсем. Похоронил я его.

— А рация где?

— Радист-то есть у вас? — вопросом на вопрос ответил Саша.

— Найдётся.

Михась кивнул, потом приложил ко рту обе кисти рук и трижды гукнул.

Из леса на поляну вышли трое, все при оружии.

Саша обеспокоился.

— Это кто?

— Партизаны — ты же их видеть хотел.

— Хоть бы предупредил.

Партизаны поздоровались, но смотрели настороженно и отчуждённо. То ли форма немецкая их смущала, то ли просто не доверяли незнакомцу.

— Где рация?

— Пошли, покажу.

Саша подвёл их к укромному месту, раскидал ветви.

— Забирайте.

Один из партизан сноровисто расчехлил рацию, подключил питание, включил. Нацепив наушники, удовлетворённо кивнул.

— Работает.

Рацию выключили, зачехлили. Радист — а, судя по умелому обращению, это был именно он — надел лямки и перекинул рацию на спину.

Самый старший из них спросил:

— С нами не хочешь?

— Я сам по себе.

— За рацию спасибо.

Партизаны ушли так же внезапно, как и появились.

Михась снова уселся на дерево, Саша присел рядом.

— Воюешь по-прежнему? — спросил Михась.

— Помаленьку, в меру сил и возможностей.

— Паровоз три недели назад на перегоне и пулемётчиков на платформе ты расстрелял?

— Было дело.

— Я почему-то сразу на тебя подумал. Немцы сейчас изменили порядок движения на железной дороге.

— Вот как? Сообщи.

— Во-первых, поезда теперь пускают только днём. Во-вторых, поезда идут группами, один за одним, с дистанцией около километра.

— Плотно.

— Можно сказать и так. Впереди поездов идёт дрезина с солдатами.

— Было ведь уже так.

— Не совсем. Не совсем. Немцы стали белить подсыпку гравийную между шпал.

— Что-то я не понял.

— Если кто мину поставит, там тёмное пятно будет. Немцы сразу дрезину в подозрительном месте останавливают и миноискателями ищут.

— М-да, поумнели.

— Так и локомотивным бригадам приказ — двигаться на перегонах со скоростью не выше двадцати километров в час.

— Это если мину взорвут, чтобы паровоз с вагонами не завалился?

— Точно! Взрыв рельс повредит, а паровоз на малой скорости только с рельса сойдёт. На место повреждённого куска рельса ставят рельсовый мостик, паровоз поднимают домкратами, и через час-два движение восстановлено.

— Вот блин!

— Ага, ещё учти охрану пути. В пределах видимости часовые стоят, и между пакетами поездов теперь бронепоезд пускают.

— Во как! Достали немцев партизаны!

— Выходит, достали.

— Я давно был за то, чтобы мосты и эстакады рвать — урона больше. Только взрывчатки много надо.

— У мостов такая охрана — близко не подойдёшь!

— Можно подобраться, если с умом. Взрывчатки нет, вот что плохо.

— Тут я тебе не помощник. Слыхал — карательный батальон из Германии сюда перевели, сплошь украинцы. Лютуют, сволочи. Отряд Коржа с боем еле вырвался.

— Это две недели назад у Плотниц?

— Откуда знаешь?

— Я там немного с пулемётом пошустрил. Правда, потом едва до убежища своего добрался.

— Где квартируешь?

— Нашлась добрая душа, пустила.

— Немцы установили новый порядок. В сёлах и деревнях движение жителей разрешается с шести утра до семнадцати часов дня, а в городах — с восьми утра до шестнадцати часов. В другое время — только в сопровождении немецкого солдата. Если мужчина с бородой или в ватнике — задерживают сразу. Коли руки в карманах держишь — стреляют без предупреждения.

— Круто!

— Ещё бы!

— А документы какие требуют?

— У кого советский паспорт — проходят перерегистрацию и ставят штампик. У кого паспортов нет, сельский староста справку выдаёт. И без разрешения старосты или бургомистра в избе селить никого нельзя. Наказание одно — расстрел.

— Понятно. Сам-то как?

— Работаю. Сложно всё стало. Не слыхал, как там на фронте?

— Сегодня сводку слушал. Наши под Харьковом наступают, в Крыму обороняют Керчь. Похоже, на всех фронтах серьёзные бои.

— Ничего, раз дерутся, значит, силы есть. Выдюжим, ещё погоним немца.

— Я в этом не сомневаюсь. Ты Мыколу береги. Молодой ещё, опыта нет, а задора и желания немцев бить полно. Как бы ошибки роковой не совершил. Хороший парень, смелый, чистый. В хате его не закроешь.

— Это — да.

— В Пинске гестапо свирепствует, есть там такой гауптман — Гёзе. Зверь просто.

— Так за чем дело встало? Шлёпните его!

— Легко сказать! Ладно, мне идти пора. Ты вот что: если надо будет со мной связаться, в деревню к Мыколе не ходи, там лишних глаз много. Пойдём, покажу.

Михась подвёл Сашу к одному из деревьев и указал на малоприметное дупло.

— Если чего надо будет, положи туда записку. Сам понимаешь, каждый день Мыкола сюда не набегается, но раз в неделю контролировать будет. Время и место встречи в записке обговоришь.