Сокровище Джунаида - Михаил Шалаев Страница 6

Владимир успел вовремя и без потерь добрался до «белого друга». Со стоном облегчения устроившись на стульчаке, Деревянко, чтобы скрасить минуты вынужденного досуга, открыл блокнот. По правде говоря, Владимир был абсолютно уверен, что никакой ценности он уже не представляет. Хотя бы потому, что примерно через год после памятного визита журналиста с дедулькой на комендатуру окружная газеты стала выходить на туркменском языке. А корреспондент был русский, и значит, работать там уже не мог. По крайней мере вряд ли.

Итак, сначала Деревянко, рефлекторно вытаращив глаза, поразглядывал первую страницу. Корреспондентские каракули показались ему чуть более понятными, чем китайские иероглифы, однако вынужденная посадка на унитаз затягивалась, и прапорщик, чтобы скоротать время, попробовал их разобрать. Мало-помалу буквы начали складываться в слова, слова — в предложения… Ему помогло то, что материал про дедульку-ветерана, напечатанный в окружной газете, Владимир в свое время прочитал, и многое помнил до сих пор. Скотина замполит заставил его тогда проводить по этой публикации политзанятие в рамках воспитания личного состава на славных боевых традициях подразделения.

На пятой странице в прихожей послышались шаги жены, зачирикали о чем-то своем дети, кто-то слегка торкнулся в дверь помещения, но Деревянко только рявкнул в ответ, чтоб подождали. Что-то в злополучном блокноте неожиданно пробудило у него смутный интерес. Он сопоставлял корявые записи с тем, что помнил из публикации, и чувствовал себя следователем, проверяющим показания важного свидетеля.

Дедулька понарассказал корреспонденту много интересных вещей, часть из которых непосредственно их комендатуры не касалась, а часть в газетный материал не вошла. Например, когда убили одного его солдата, Богдасаров страшно за него отомстил — развесил четырех пойманных контрабандистов вдоль линии границы на подходящих деревьях, а на груди вырезал: «Здесь был я, Ашир Бекназаров». Чтоб боялись. Про это писать, конечно, было нельзя.

А еще ветеран утверждал, что, вопреки утверждениям историков, Джунаид-хан окончательно ушел за границу не в 1931 году, а в 1932-м. Знаменитый басмач, если верить дедульке, еще раз возвращался в Совдепию — но уже не для того, чтобы воевать, а только с целью вернуть принадлежащее ему имущество. Богдасаров же, к тому времени уже командовавший особым отрядом по борьбе с басмачеством, своевременно получил информацию о визите старого знакомого — и позаботился о встрече.

Он гнал Джунаида на запад по северным Каракумам, и первое время тот пробовал огрызаться, но скоро понял, что силы не равны. Тогда предводитель басмачей пустился в откровенное бегство, все больше забирая к югу, через колодцы Чагыл и Дахлы. И везде по пути бросал имущество, замедлявшее движение — сначала стада овец, потом ковры, потом жен («Прямо, как в "Белом солнце пустыни"», — удивился прапорщик).

А на Аджикуи Джунаид почувствовал, что не успеет уйти. Чтобы задержать наседающую погоню, он совершил тяжкий грех — приказал засыпать колодцы. В пустыне это величайшее преступление. Даже от Джунаида Аршавир Богдасаров такого не ожидал. Он оказался в безвыходной ситуации: бойцы на грани полного обезвоживания, продолжать преследование невозможно… Тогда командир отдал приказ застрелить несколько запасных лошадей и напоить бойцов их кровью. Однако задержка все равно получилась длительной, и благодаря ей басмачу удалось прорваться в Иран через реку Атрек на участке заставы Чат.

А вот дальше Деревянко прочитал нечто, заставившее его сердце несколько раз стукнуть быстрее обычного. Из корявых, торопливых записей следовало, что как раз на Аджикуи Аршавир все-таки оттяпал Джунаиду хвост — часть его отряда. И один из оставшихся в живых басмачей сказал, что если его пощадят, то он сообщит, где Джунаид зарыл свои сокровища. И предъявил послание, написанное старым басмачом одному из своих сподвижников, в котором разъяснялось, как отыскать клад…

Почему Джунаид-хан не отправил нарочного с таким письмом в первую очередь — неизвестно. Скорее всего, навалились красноармейцы, и ему уже было некогда думать ни о чем, кроме спасения собственной шкуры, но об этом можно только гадать. Там, на Аджикуи, Богдасарову некогда было разбираться с «языком» — оставалась еще надежда настичь Джунаида. Поэтому он отправил раненого басмача прямиком в Асхабад с двумя бойцами, которым вручил также изъятую бумагу и короткое донесение о ходе операции. Но доблестные красноармейцы довезли пленного лишь до Кизил-Арвата, где благополучно расстреляли «при попытке к бегству». В столицу Закаспия они привезли только документы, которые передал им командир. Их самих чуть не расстреляли, но Богдасаров, вернувшийся к тому времени в Асхабад [1], заступился за бойцов. Ясно было, что в Кизил-Арвате они просто напились самогонки, которую в изобилии производили русские рабочие местного вагоноремонтного завода, и пристрелили несчастного басмача, чтобы не мешал им спокойно отдыхать — то корми его, то охраняй… Кольцо с личной печаткой Джунаид-хана, которое должно было быть у пленного басмача, так и пропало. Может быть, его закопали вместе с пленным в каменистую кизил-арватскую землю.

А еще ветеран сказал корреспонденту, что где-то и сейчас должно храниться то самое письмо, изъятое у басмача. Бумаги такого рода проходили по линии ОГПУ, а значит, должны храниться вечно.

На этом месте Владимир пожал плечами и решительно вырвал из блокнота сразу несколько исписанных листков. Ерунда все это. Или клад давно уже найден, или архивы уничтожены за ненужностью в эпоху независимости, или… Деревянко не смог придумать третьего «или», хорошенько помял листки и использовал их по назначению, после чего спустил воду.

На следующий день прапорщик, будто и не засыпал, проснулся с неотвязной мыслью о том, как заполучить ключи от оружейного склада хотя бы на час-другой, чтобы вытащить проклятые «калаши», и думал об этом, когда умывался, и за завтраком, и по пути на службу, и слоняясь бесцельно по комендатуре, поскольку рабочего места у него теперь не было. А после обеда вспомнил вдруг о том, что прочитал вчера, сидя на унитазе. И захотелось Деревянко от нечего делать перечитать ту статью.

Слава Богу, в комендатурской библиотеке сохранились советские порядки, и подшивки оказались в целости — он перелистал подборку газет трехгодичной давности, и нашел, что искал. Материал, опубликованный большими кусками в трех номерах, был оригинально озаглавлен «Они были первыми». Прапорщик безжалостно вырвал из подшивки нужные номера и засел в курилке, чтобы почитать материалы спокойно — все равно время девать некуда. Пользы от этого чтива, конечно, не было, но и вреда никакого — просто освежил в памяти события.

На следующее утро Деревянко вызвал комендант и приказал ему собираться в командировку в округ, дня на три. Как всегда — что-то выбивать, выклянчивать, выменивать. Владимир, ясное дело, начал канючить что-то про занятость, про больную жену, но майор лишь сердито зыркнул на него глазами и махнул рукой в сторону двери — катись, мол.