Марш обреченных - Валерий Рощин Страница 6

– Параплегик парализован ниже пояса. А тетраплегик – полностью…

Легонько сжимаю ее ладонь и повторяю вопрос:

– Что говорят врачи?

– Ничего нового. Сомневаются, думают, ждут… Сегодня я случайно услышала разговор в ординаторской. Один из врачей сказал, что из четырех градаций, на которые классифицируются подобные случаи, мне уготована последняя. И что через несколько недель мой спинной мозг уже не будет функционировать, не сможет управлять ни одной конечностью. То есть, очень скоро проснувшись таким же солнечным утром, сама я не поднимусь с постели…

Осторожно обнимаю ее, целую в щеку.

– Этого никогда не будет. Я что-нибудь придумаю. Я обязательно раздобуду денег, и тебя прооперируют…

Последние фразы, сказанные Ириной, долго не выходят из моей головы. Она постоянно мерещится сидящей в инвалидной коляске: и пока я наедине разговариваю с доктором, и пока иду пешком из клиники, и когда взволнованно хожу по крохотной квартирке…

Врач передал мне ксерокопию заключения, перечень показаний для нейрохирургического вмешательства, два экземпляра типового договора с уже внесенными фамилиями и общим счетом за медицинские услуги. Сумма набежала внушительная, но, по словам доктора, без операции рассчитывать на выздоровление Ирины бессмысленно.

Поздно ночью я просыпаюсь, будто от резкого толчка. Несколько секунд бешено вращаю глазами, пытаясь сообразить, где нахожусь и который час. Придя в себя, нащупываю ступнями тапочки.

Рядом с кроватью что-то упало, покатилось. Включив небольшую лампу в изголовье, увидел бутылку с остатками водки. Пнув ее, плетусь на кухню к водопроводному крану – во рту и в горле сухо, в брюхе горит…

После демобилизации такое случалось часто: во сне я будто разговариваю с собственной совестью. Точнее, оглашаю обвинительную речь. А та, загнанная в угол прямыми и бьющими наотмашь фразами, оправдывается.

– Меня угораздило родиться и жить в удивительной стране! Ей вечно чего-то не хватает, и вечно находится раздражитель – вне границ или в собственной утробе. Она постоянно ищет врагов и с кем-то воюет! – рублю наотмашь.

А совесть еле слышно отвечает:

– Ну, ты же сам говорил: когда в руках власть – нечем взяться за ум.

– Мне не до шуток.

– Понимаю. Тем не менее ты – часть этой страны. И ты один из тех, кто считает ее великой. А великая держава не может жить со всеми в мире – это аксиома. Кроме того… ты никогда не произносил этого вслух, но всегда был уверен: автократические режимы обязаны иметь внешнего врага, чтобы крепла поддержка изнутри. И это – тоже незыблемое правило.

– Слишком много правил для простого офицера морской пехоты. И слишком заумно. Но я всегда был на ее стороне и помогал в любых начинаниях. Прошел все горячие точки, побывал в плену, заполучил две контузии, четыре пули и два осколка. И ни разу не усомнился в ее правоте! Почему же она меня ненавидит и относится как к пасынку – как к лишнему рту в семье?!

– Не будь мелочным, ведь государству некогда заниматься каждым в отдельности.

– Я ощущаю себя отработанным материалом. Мной воспользовались: отняли лучшие годы, лишили сил, выжали до капли всю кровь и выбросили на свалку – за высокий забор. И теперь я могу себе позволить только одно: взирать сквозь щелку забора на блеск и великолепие жизни, построенной за мой счет. Я надеялся, что родина излечит мою израненную душу, даст глотнуть свежего воздуха и сменит пропитанный пóтом мундир на свеженькую гражданскую сорочку. А на самом деле мне вкололи сильное обезболивающее и обрядили в смирительную рубашку…

Странные диалоги с виртуальной совестью могли продолжаться часами. Они утихали, когда воспаленная память, выпущенная сном на свободу, внезапно подбрасывала давно позабытый сюжет; или разгорались снова и мучили до пробуждения. И так происходило почти каждую ночь.

Напившись воды и вернувшись в комнату, останавливаюсь посреди комнаты.

– Есть такое слово «НАДО»! Ключевое слово в любом подвиге. Или глупости.

Я нахожу наш единственный с Ириной сотовый телефон – старенький, с быстро садившимся аккумулятором. Кажется, на счету еще остаются какие-то деньги. Затем вынимаю из бумажника визитку, на которой строгим шрифтом выведено «Барков Станислав Львович, полковник» и трясущимися пальцами набираю номер…

Тщетно. Данные на раздумье сутки минули, и новый знакомец на звонки не отвечал.

– Сука, – бросаю аппарат на стул, – всего-то и просрочил два часа. Ну и овощ тебе в помощь!..

Ощупываю левую сторону груди, прислушиваюсь к сердцу…

Потом допиваю содержимое бутылки и, рухнув на подушку, забываюсь мертвецким сном.

* * *

А рано утром я никак не желаю просыпаться. Кажется, меня долго расталкивала мать, потом плеснула из чайника холодной водой. Лишь после этого я продираю глаза и ошарашенно лепечу:

– Опять, что ли, дождь?

– Вставай, Аркадий! – требовательно шепчет она. – Там человек пришел и уж полчаса дожидается.

– Какой еще человек?

– А я знаю? Представительный, хорошо одетый. Вежливый!

– Да? – скребу небритую щеку. – Ладно. Щас только умоюсь. И это, мам… сооруди чайку.

В небольшой комнате, именовавшейся залом, заложив руки за спину, расхаживает Станислав Львович.

– О, проснулся? – улыбнулся он моему появлению.

– Да. С петухами сегодня не вышло, – пожимаю протянутую ладонь.

– Извини, что ночью не ответил на звонок – не мог. Решил вот утром заехать.

– А-а… откуда ты узнал, что это я звонил? И как нашел, где живу?

– Обижаешь, дружище, – смеется гость. – Или забыл, в каком ведомстве я работаю?

– Ах, да. Присаживайся. Сейчас мама нам чайку принесет.

– Мы можем здесь спокойно поговорить? Дома, кроме мамы, никого?

– Никого. Жена в клинике на обследовании. Говори без проблем.

Барков терпеливо дожидается, пока хозяйка ставит на стол две чашки чая и возвращается на кухню. Сделав первый глоток, спрашивает:

– Ты ведь согласен принять участие в операции, верно?

– Согласен.

– Отлично. Скажи, тебе нравилась профессия офицера морской пехоты?

– Еще бы! Жаль только, что она не слишком-то универсальная.

– Это как понимать?

– Предположим, летчики, моряки, химики, строители и другие узкопрофильные специалисты, уволившись из армии, могут пристроиться и на гражданке. Было бы здоровье с желанием.

– Ты прав – бывшим спецназовцам на гражданке приходится довольствоваться охраной и работой в частных структурах безопасности. Так вот, Аркадий, я предлагаю дело, напрямую связанное с хорошо знакомой тебе спецификой, но хочу предупредить: справиться одному будет невероятно сложно. Поэтому позволь сначала спросить: остались ли у тебя знакомые коллеги, столь же, мягко говоря, не устроенные в жизни?