Русские банды Нью-Йорка - Евгений Костюченко Страница 55

Русские мужики, ехавшие в Америку, чтобы заработать на кусок земли в России, очень быстро забывали, зачем приехали.

Они жадно кидались на первую предложенную работу, боясь, что их опередят другие эмигранты, и устраивались чернорабочими на фабриках или подсобниками на стройках. Не тратили они время и на то, чтобы подыскать более-менее приличное жилье. Селились по десять человек в двух комнатках, спали кучей на одном лежаке, да и то по очереди.

Хорошо еще, что многие работали по ночам. Возвращаясь на рассвете, они сгоняли с топчана тех, кого уже будил заводской гудок, и забирались в еще теплое тряпье, заменявшее им постель. Отоспавшись, почти все отправлялись по кабакам, которые в этом районе красовались через каждые десять шагов. Те же, у кого не было денег на выпивку, оставались дома и до ночи резались в карты.

При этом никто из них не согласился бы вернуться в Россию. Здесь они получали гораздо больше за свой труд. Если платить за квартиру в складчину, выходило меньше доллара в неделю, а самая низкая зарплата — три с полтиной. Есть на что погулять после работы. И ходить не в домотканой дерюге, а в чистом городском платье, и в лавках есть все, что душа пожелает.

Нет, жить тут можно. И можно, и нужно. Правда, деньги текут, как вода сквозь пальцы, никак не накопить. Да и зачем? Чтобы вернуться, заплатив огромные штрафы за незаконный переход границы? Ну, вернулся, ну, купил пару десятин земли, заросшей чертополохом — а что дальше? Гробиться на ней от зари до зари, считать каждую копейку, да еще и в ножки кланяться каждому начальнику?

Здесь, в Америке, они понемногу и забыли, что в мире есть такой зверь — начальство. Здесь над каждым из них стояли только двое — работодатель и домовладелец. И все. Никого иного русские иммигранты не боялись.

Они не боялись полиции, потому что никогда с ней не сталкивались. По этой же причине у них не было страха перед бандитами — тем нечем было поживиться в русских кварталах.

Первое время Илья терялся в догадках — что ему тут делать? Он исправно приезжал сюда, в Десятый округ, ходил по кабакам, завязывал знакомства, но нигде не слышал жалоб на притеснения. Об итальянцах здесь и ведать не ведали. Для русских все соседи, даже басурмане-турки, были просто американцами, и никто не отличал ирландцев от немцев. Более того, в «русских» кварталах русскими считались минские, виленские, одесские евреи, хохлы и белорусы, и даже пан Томек, владелец маленького салуна, называл себя русским поляком.

В его салуне Илья появлялся чаще, чем в других кабаках, потому что здесь можно было сидеть весь день с кружкой пива, не вызывая подозрений. В прочих же заведениях было принято напиваться быстро и решительно, и трезвый человек выглядел там белой вороной.

Постепенно вокруг Ильи сбилась кучка ровесников — Василь, Грицко и Андрей. Они приехали в Америку намного раньше, чем он, и охотно делились опытом случайных заработков — то на стройке, то на погрузке. Порой они звали Илью с собой, но он каждый раз отказывался.

Однажды в пятницу они, как обычно, сидели у Томека и обсуждали выгодное предложение — завербоваться на прокладку канала где-то в Небраске. Слушая приятелей, Илья краем глаза следил за тем, что происходило у них за спиной, в буфете. Там появились двое небритых субъектов в шляпах с опущенными полями. Они стояли возле Томека, а тот, склонившись над кассой, что-то негромко говорил им по-английски. Илье не было слышно слов, но по интонации показалось, что трактирщик оправдывается. Вот он распрямился, передал им пухлый конверт, и субъекты удалились, окинув публику презрительными взглядами.

Илья подошел к стойке и поставил на нее пустую кружку. Томек, вытирая взмокший лоб, рассеянно глянул на него, словно видел впервые.

— Что за типы? — спросил Илья.

— Сицилийцы. Тебе еще пива?

— Сколько ты им отдаешь?

— Что?

— Я спрашиваю, сколько процентов они забирают? — спокойно повторил Илья. — Чарли Помойка в Нижнем Манхэттене брал тридцать процентов. А эти?

— Пятьдесят, — опустив глаза, неохотно признался трактирщик и задвинул ящик кассы. — Откуда ты знаешь про Чарли?

— Неважно. — Илья уселся на табурет и отодвинул кружку, наклонившись поближе к Томеку. — Важно, что Помойке эти деньги не принесли счастья.

— Да, его убили. А ведь он был лучше многих.

— Лучше, — согласился Илья. — Ровно на двадцать процентов лучше. Ты бы, наверно, предпочел платить Помойке, а не этим итальянцам?

— Что толку говорить о том, чего мы не можем изменить? — вздохнул поляк.

— Жизнь не стоит на месте, — сказал Илья. — Значит, ты будешь платить тридцать процентов тем, кто придет вместо сицилийцев?

— А кто придет? Никто не придет! Эти волки присосались к нам навечно. Они уже не оторвутся от такой кормушки.

— Сами не оторвутся. Их можно только оторвать.

Томек поставил перед собой две крошечные рюмки. Достал откуда-то снизу графин. Осторожно приподнял стеклянную пробку и понюхал горлышко.

— Это водка. Моя мама делает ее из свеклы. Это самая лучшая водка на свете, но американцы о ней ничего не знают. Я пью ее сам. И наливаю самым дорогим гостям. — Он нацедил драгоценную влагу в рюмочки. — Слушай меня внимательно, Илюша. Главное — чтобы все было тихо и спокойно. Я отдаю половину, чтобы тихо и спокойно работать. Всякие перемены в жизни — это беспокойство. Давай с тобой выпьем. И забудем об этом разговоре. Мне приятно, что ты хочешь мне помочь. Твое здоровье.