Утраченная реликвия... - Андрей Воронин Страница 54

– А в то, что это я Дракона грохнул и икону забрал, тебе поверить легко? Что ты мямлишь, как старая дева с искусственным членом в руке: легко поверить, трудно поверить?! Перед тобой две версии, обе одинаково логичные и обе поганые. Одна из них правдивая, другая – сплошное вранье. Выбирай, какая из них тебе больше нравится! Только не забудь, что мы с тобой вместе с самого первого дня, уже шестой год подряд, а Бондарь, хоть и хороший был парень, работал у нас год с небольшим.

– Что за говно! – с тоской воскликнул Серый. – Выбирай… Выбирай, блин, какой глаз себе выколоть – правый или левый!

– Главное, что не оба, – заметил Аверкин. – Время такое, Серый, люди из-за денег всего лишились – и ума, и чести, и совести. Я Бондаря даже не осуждаю. Поскользнулся человек, с каждым может случиться. Это как болезнь, что-то типа временного умопомешательства: поддался соблазну, в глазах потемнело, а потом очухался и поверить не можешь, что все это ты наколбасил, лично, своими собственными руками. И не надо слов говорить: продажная, мол, шкура, предатель . Не был он продажной шкурой, и предателем не был. Просто спасовал, не выдержал, когда его большими бабками поманили, и вот результат. Сломался человек. И убрали мы его вовремя, потому что, ступив на эту дорожку, вернуться уже невозможно: так и будешь всю жизнь стрелять в спину друзьям-приятелям – Погоди, командир, – взмолился Серый. – Что ты мне гонишь про ум, честь и совесть, как на политзанятиях… Ты мне другое объясни: как ты узнал, что это Бондаря работа?

– Догадался, – сказал Аверкин. – И сразу помчался в ментовку – вытаскивать этого дурака, пока он там не раскололся и не заляпал нас дерьмом с головы до ног.

А по дороге спросил у него, зачем он это сделал. Ну, парень и не выдержал, рассказал все как на духу. Я, грешным делом, пообещал ему что-нибудь придумать, хотя уже тогда знал, как с ним поступить. Ну, а что я еще мог для него сделать?

– Сука, – процедил Серый сквозь стиснутые зубы, – Зря ты нам этого сразу не сказал.

– Зря ты мне это сейчас говоришь, – возразил Аверкин. – У вас, выходит, сомнения были и, может быть, даже дебаты по этому поводу?

– Да какие, хрен, дебаты! Приказ есть приказ.

А только, если б мы знали, о чем речь, мы бы его живьем взяли, и умирал бы он у нас долго. А так Брык, и готов. С первого выстрела. Считай, отделался легким испугом.

– Так ведь я обещал что-нибудь для него придумать, – мягко напомнил Аверкин. – Вы – моя семья, и для каждого из вас я в любой момент сделаю все, что окажется в моих силах. Вы меня можете осуждать, но я считаю, что поступил правильно, подарив ему на прощанье легкую смерть. Ну вот, я тебе все и рассказал.

Теперь можешь бежать в ментовку и писать подробный отчет.

– Обижаешь, Саныч, – сказал Серый. – Чего я сделал-то?

– Ну, извини. Просто мне показалось, что запись, которую ты мне принес, требует некоторых пояснений.

А то сомнение – это такая сволочь… Оно вроде червя, который поселяется у человека внутри и грызет, грызет, грызет… От этого с ума можно сойти, понимаешь? Сойти с ума и наделать глупостей, которые после уже не поправишь. А с меня хватило и одного сумасшедшего – Бондаря. Да, опасная запись… Но зато сколько интересной информации! Ты сам-то что по этому поводу думаешь?

– Я уже сказал, что думаю, – проворчал Серый.

– Да я не про Бондаря! Про него теперь думать – только нервы зря трепать. Помнишь, как в армии говорили: день прошел, и хрен с ним! Думать надо о будущем. Решать надо, что дальше делать, как быть, каким боком нам этот разговор, – он кивнул в сторону магнитофона, – вылезти может и как нам поступить, чтобы этого не произошло.

– Валить их надо, – после недолгого раздумья заявил Серый. – Обоих валить, пока они с этими своими интерпр.., с бредятиной этой своей к федералам не пришли. Да им и ходить никуда не придется: тиснет этот журналюга статеечку в своей газете, и федералы сами к нему явятся. А им такая версия – ну, насчет того, что это кто-то из нас антиквара повалил и доску у него увел, – ужас как понравится! Главное, искать никого не надо, все тут, в куче, бери любого на выбор и коли до полного оргазма. А заодно и контору прикроют, они давно на нас косо посматривают, да руки коротки. А уж как братва местная обрадуется! Они еще деньжат кому надо подкинут, чтобы нас подальше упрятали, и по возможности навсегда…

– Логично, – похвалил Аверкин. – Грамотно излагаешь, молодец. Только всех подряд валить – это слишком грубо и прямолинейно. В этом деле и так сплошные трупы, а менты не любят, когда трупов много, а посадить некого, у них от этого аллергия – головная боль, тошнота и зуд по всему телу. Особенно руки чешутся, и они тогда этими своими руками начинают грести всех подряд, до кого могут дотянуться. Был знаком с убитым? Ах, был?! Тогда пожалуйте к ответу! Зачем был, почему был, сколько тебе за это заплатили? Действовать надо тоньше, Серый. Хотя в чем-то ты прав, с этим десантником, похоже, все-таки придется расстаться – уж очень он активный, и ухватить его не за что. Ведь один как перст! Такому терять нечего, его ничем не напугаешь. А вот журналист – другое дело. У него, как я понял, жена, ребенок…

А? Живой-то он, может, и полезнее для нас окажется, чем мертвый?

– Типа свой игрок в чужой команде? – сообразил Серый.

– Ну, вроде того. Такой, знаешь, насос для перекачки информации – от ментов к нам и обратно. Ну и, конечно, рупор гласности. Хорошая штука – рупор. Что в него крикнешь, то он и повторит…

Получив подробные инструкции, окончательно успокоившийся Серый отправился готовить вечернюю вылазку. Начать было решено с Инкассатора: во-первых, он представлял собой большую угрозу, а во-вторых, Аверкин не без оснований предполагал, что, узнав о гибели своего приятеля, Светлов станет сговорчивее. Смерть Филатова послужит ему недвусмысленным предупреждением: смотри, парень, мы не шутим, и руки у нас длинные. А у тебя молодая жена и ребенок…

Проводив Серого, Аверкин вернулся к своему пасьянсу. Его взгляд был прикован к монитору, указательный палец размеренно щелкал кнопкой мыши, а мысли бродили где-то далеко. Бывший майор спецназа был спокоен. Он, не испытывал ни страха, ни волнения, ни особенного душевного подъема – словом, ничего, что, по идее, должен испытывать убийца, отправивший на тот свет несколько человек и задумавший новое преступление. Убивать людей – это была его работа, этому его учили на протяжении многих лет, не жалея денег, времени и сил.

Аверкин уже давно не бывал в настоящем деле и теперь испытывал нечто вроде благодарности к Ремизову, который втянул его в эту историю. История получалась препоганая, чреватая самыми неприятными последствиями, избежать которых было почти невозможно. Но именно это обстоятельство вселяло в Аверкина бодрость и оптимизм: он был профессионалом высокого класса, и жизнь, не сопряженная со смертельным риском и настоящими, непридуманными трудностями, казалась ему пресной и не заслуживающей внимания. Сторожить склады и магазины, на которые никто не нападает, торговаться с прижимистыми клиентами и умасливать ненасытных налоговых инспекторов – разве это жизнь? С тех самых пор, как последний из наезжавших на «Кирасу» бригадиров сгорел дотла вместе со своим «Мерседесом», Аверкину недоставало достойного противника. Теперь такой противник, кажется, появился, и Аверкин слегка сожалел лишь об одном: противник, как ни крути, был мелковат и схватка с ним обещала быть короткой.