Наживка для резидента - Сергей Зверев Страница 5

Так что я подтянулся. Привел себя в порядок, перестал быть похожим на закрутевшего дембеля. И выдал:

— Виноват, товарищ подполковник.

— Доложите своему непосредственному командиру о замечании для получения взыскания.

— Есть.

— Кто ваш руководитель?

— Полковник Родченко из штаба. Подчиняюсь непосредственно ему.

— Я ему сам доложу.

Понятно, подполковник решил выслужиться. Продемонстрировать рвение. Жалко, не увижу продолжения. Зная Родченко, который терпеть не может, когда лезут в его епархию, выслужиться этому забавному субъекту вряд ли удастся. Зато матюгов, угроз и пророчеств о бесславной карьерной кончине он выслушает сполна. Я невольно улыбнулся.

— Вам смешно, товарищ капитан? — тут же отреагировал подполковник.

— Никак нет. Разрешите идти?

— Идите.

Настроение мое приподнялось. Все-таки в лицедействе, когда играешь чужую роль и находишь при этом зрителей, есть что-то донельзя притягательное. Недаром люди так стремятся в артисты. Ну а вся моя жизнь — балаган, и я в ней актер, а часто и режиссер.

Над головой загудело. На посадку заходило звено штурмовиков — отбомбились по очередным позициям боевиков, которых наша авиация перемолола многие тысячи, но конца и края им все не видно.

Мой путь лежал к авиаторам.

Два дня после завершения поисковых мероприятий мы собирали вещи, подбивали бабки, сдавали имущество — тысяча тыловых забот, которые за нас никто не сделает. Мы числились техническим подразделением, занимающимся непонятно чем — таких на базе немало из более чем тысячи человек личного состава.

Я прошел мимо дежурного, стоявшего у входа в двухэтажный серый бетонный корпус — логово летчиков. Мне нужно было выяснить насчет завтрашнего рейса на Чкаловский и проверить, включили ли нас в полетный лист. А то кто-то что-то забудет — и бегай потом. У летчиков такое часто бывает — когда Бог создавал дисциплину, авиация в воздухе была.

Тесный кабинетик на втором этаже был плотно заставлен сейфами и столами.

— Палыч, ты нас не забыл? — с ходу спросил я вялого, умудренного жизнью и пенсионными годами майора в технической авиационный форме, который сидел, сонно глядя куда-то перед собой, сжимая в руке молчащую эбонитовую трубку полевого телефона.

— О, здоровеньки. — Майор поднял глаза на меня и оживился. — Проблем с бортом нет. Но пока вас не вписал.

— Почему?

— Тебя Родченко хотел видеть, — майор тряхнул трубкой. — Только что звонил. Сказал, пока подождать.

Вот незадача! Что там еще за ситуация нарисовалась? Дай бог, если какие-то технические моменты. Но может быть и хуже.

— Так что дуй к нему, а потом звони — и я тебя включаю в полетный лист до Чкаловского. И твою братву.

Майор обеспечивал наши вылеты и прекрасно знал, в отличие от многих, кто мы и что собой представляем.

Я чертыхнулся. Вышел из домика. Поймал попутную «шишигу» — тентованный грузовик «ГАЗ‑66», доехал до штаба группировки.

Полковник Родченко, наш координатор, встретил меня как всегда дружелюбно. Строгий и резкий, к спецназу он относился как к родным, особенно с учетом нашей трудовой биографии, и готов был в лепешку ради нас расшибиться. Он не раз выручал нас очень по-крупному. Однажды для нашей эвакуации устроил масштабную войсковую операцию, вызвав дипломатический скандал. В общем, наш человек.

— В Москву собрался? — спросил он. Мы с ним давно уже были на «ты».

— Хотелось бы, — ответил я, думая, что сам не могу разобраться — стремлюсь ли я в столицу. Было у меня ощущение, что тут мы нужнее и много не доработали.

— Москва, блестят колокола, — протянул полковник. — Тебя тут гость столичный видеть хотел.

— Кто? — насторожился я.

— Увидишь. Он тебя ждет в «келье».

«Кельей» мы называли комнаты разведотдела группировки, где туча спецаппаратуры, средства связи, локальная компьютерная сеть и глухие сейфы с документацией под различными грифами секретности.

Я отправился туда, махнул пропуском часовому, открыл хитрый электронный замок. В одной из «келий» увидел по-хозяйски рассевшегося за письменным столом мачо Российской армии — будто сошедшего с агитационных плакатов, полковника Лукьянова. Ёкнуло тревожно сердце. Прямолинейный, как шпала, упрямый и исполнительный до мелочей педант, верная правая рука нашего куратора замначальника ГРУ Шабанова, этот тип появлялся, когда затевалось что-то по-настоящему серьезное.

— День добрый, Вилен Семенович, — произнес я.

Наши отношения были слегка натянутыми — иного не могло быть, у него они со всеми натянутые, но со мной чуть менее, потому что я к нему привык. По поведению Лукьянов чем-то напоминал того ярого уставника, который мне лечил голову полчаса назад, но на деле был человеком совершенно другой закваски. Его сдержанность и приверженность правилам шла не от напыщенного самомнения и самолюбования. Просто он был человек-функция, заточенный под решение задач, этакая электронная машина. У него все было по правилам не ради правил, а ради достижения цели. Уникальный в своем роде экземпляр.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — сухо отозвался Лукьянов, приподнимаясь и протягивая мне руку.

— Насколько я понял, возвращение откладывается.

— Надеюсь, ненадолго. Возникли некоторые обстоятельства.

От его слов повеяло пыльным ветром пустыни.

И я понял, что впереди не аэропорт Чкаловский и огни Москвы, а новая заброска. Новая прогулка по натянутому канату над пропастью…