Аномальная зона - Сергей Зверев Страница 5

В порядочной панике мы бросились обратно на дорогу. Каратай – такое местечко, где всякое бывает. И не всегда оружие спасет. И Корович не вечен – как бы ни щадила его смерть. Мы доехали до «уазика», развернулись, покатили обратно. Разделились – двое пешком налево, двое направо...

Я наткнулся на Коровича, когда обследовал кусты вдоль опушки. До деревни рукой подать – клеверный лужок, и вон она, околица. Кудахтали куры, радовались жизни малые детишки, гавкала собака – было слышно, как мечется она у конуры, бренча цепью. Он брел по лесу параллельно опушке, бледный, как десять привидений. Ноги у Коровича подгибались, он хватался за каждое дерево, вырастающее на пути, повисал на нем, брел дальше. Я бросился к товарищу:

– Горе ты наше луковое, Николай Федорович, что за хрень с тобой приключилась?

Он обратил ко мне трясущуюся физиономию, застонал, как в момент сурового мужского оргазма, и повис на мне, словно ватная (но довольно увесистая) кукла.

– Спасибо, Михаил Андреевич, что не оставил в беде... Где же ты был так долго?..

Я опустил его на землю, он сел, обхватил голову. Потом поднял на меня трепетный взор. Сразу видно – устал человек до полного изнеможения.

– Не могу больше, Михаил Андреевич, изнемогаю от этой жизни...

– А ты в суд обратись, – посоветовал я. – Верните, дескать, мне мои потраченные годы... Давай без лирики, Николай Федорович. Ты чего тут бродишь как неприкаянный?

– Заблудился я...

– С ума сошел? – возмутился я. – Посмотри сюда! – Ткнул носом на опушку, до которой было метров двадцать. – Это что? Не деревня? Глаза не видят? Дите малое – заблудился в трех шагах от деревни?

– Да знаю я... Глаза-то как раз видят... Все понимаю, Михаил Андреевич, а выйти к людям не могу... Я с ногами сегодня не ладен, они сами, я сам, мы никак договориться с ними не можем... Ты бы не пришел – я бы тут и сгинул, у меня уже сил никаких не осталось...

Без колдовства, понятное дело, не обошлось. Я быстро обзвонил своих – нашлась, дескать, потеряшка. Сбежались радостные коллеги, трясли Коровича, хлопали по плечу, тупо шутили, что единственная психбольница в Каратае открыта в любое время суток (правда, в ней не лечат, а только диагнозы ставят). Попутно выяснялись страшные обстоятельства. Коровича опять угораздило вляпаться. Он ехал на машине в Переведино, никого не трогал, решительно намереваясь выполнить свой служебный долг. Машина села в яму, двигатель заглох. Аккумулятор разрядился – уж на это его познаний в технике хватило. Вдруг, откуда ни возьмись, объявился мужик – нормальный такой мужик, с хорошо подвешенным русским языком. Одет, как обеспеченный крестьянин, физиономия радушная. Сунул нос в раскрытый капот и подтвердил диагноз: «Батарея, с-сука, накрылась...» Ладно, отправились дальше вместе – до Переведино оставалось версты полторы. Попутчик именно туда и направлялся. Представился тамошним жителем, обрадовал – дескать, в сарае старый аккумулятор из «зилка» завалялся; делай, мол, свои дела, а потом на телеге до твоей колымаги довезем, установим. Разговорились. Попутчик оказался болтливым. Трещал как сорока – Корович не успевал следить за полетом его мысли. И о погоде, и о видах на урожай. Приковал к себе внимание, обезоружил. «А чего мы тут петлями ходим? – говорит. – Давай-ка через лес. Напрямую к Переведино и выйдем». А Корович и не против. Потопали в чащу. Уж «русский дух» чувствовался, деревенские крыши мелькали за деревьями... Да, видно, не судьба. Попутчик смеялся, проникновенно глядел ему в глаза, и вдруг голос его стал куда-то отъезжать, звучал, словно при замедленном воспроизведении, и сам он сделался размытым. Качнулось сознание, но вскоре вернулось, и обнаружил Николай Федорович, что он в лесу один, попутчик пропал, а вместе с ним – оружие и коммуникатор. И чувствует он себя довольно плохо. Кляня свою доверчивость, Корович зашагал к деревне, но не тут-то было. Ноги развернулись и потопали обратно. Он попытался повернуть, но не вышло. Хотел остановиться, и вновь не удалось... В общем, дальше более-менее понятно. Брел Николай Федорович по радиусу вдоль деревни, пересек дорогу и вновь погрузился в чащу. Временами падал, переводил дыхание, вставал, двигался дальше. Всю ночь он мотал круги вокруг Переведино. В голове уже полная муть, ноги ватные, жить не хочется. А выйти из круга – никак. Уж он и волю в кулак сжимал – бесполезно. Ноги жили отдельно взятой жизнью. Даже помереть чисто по-человечески – и то проблема. Только ляжет, отдышится – тут же труба зовет в дорогу, и так до бесконечности. Не спал, не ел...

– Леший над тобой поглумился, Николай Федорович, – на полном серьезе сказал Хижняк. – Осторожнее надо. Это же тебе не проспект в большом городе.

– Еще и вороватый какой-то леший, – хмыкнул Шафранов. – Вот объясните мне, отставшему от жизни, на хрена лешему табельный «стечкин» и коммуникатор? С кикиморой своей созваниваться? Мол, дорогая, я сегодня поздно...

– Ага, и люди в форме ему чем-то насолили, – встрепенулся Топорков. – Какая жестокость! А не приди мы сюда – так и сгинул бы человек в безвременье и черной дыре! Тебе еще повезло, Николай Федорович, что на «дикиньких мужичков» не нарвался. Бывали случаи – бродят твари по лесу, перекликаются в глухую полночь, а потом как нападут, будут щекотать со страшным хохотом – и не угомонятся, пока до смерти не защекочут...

Мы взвалили поклажу на плечи сильному Хижняку и, пока тащились к машине, травили страшилки о местной нежити и ее жертвах. Каратай в этом плане – местечко «обустроенное». Мистический туман накрывает половину урочища. Из тумана, как у Стивена Кинга, выплывает отвратительная нежить. Колдовство в порядке вещей, а мифические персонажи могут принимать самые неожиданные очертания. Половина этих баек, разумеется, суеверия и фольклор, но спорить о том, что Каратай ничем не отличается от любого другого региона, – первый признак сумасшествия. Большая аномальная дыра между Якутией и Иркутской областью – с удивительно мягким климатом и бездонными залежами полезных ископаемых; здесь даже зимой творятся удивительные вещи. А что уж говорить о весне, когда распускаются листочки и проявляются первые признаки психического обострения... Так и тянет обвеситься талисманами, испить магические снадобья и побежать к старушке, чтобы провела обряд с ногтями, волосами и зубами...

Топорков, захлебываясь, повествовал, как в бытность рядовым охранной сотни, по ходу прочесывания леса, он с сослуживцами напоролся на ведьмин лагерь. Их вел бывалый местный следопыт. Поздним вечером дело было. Устали, потянулись, как мотыльки, на огонек. Четыре страшные карги вокруг костра всполошились, когда, бренча оружием, парни вышли на поляну. «Терки» у старух какие-то были. Солдаты тоже растерялись. Закружилось все, завьюжило, завертелась поляна в безумном водовороте. Какие-то совы стали носиться, летучие мыши... Следопыт орал, что все должны стоять, не шевелиться – мол, повьюжит и перестанет. Но куда там! Самые непутевые открыли огонь. Носились люди, тени, пламя костра взмывало до небес. Топорков бросился бежать, зарылся в валежник. А когда все стихло, обнаружили, что ведьмы сгинули, костер потух, двое солдат мертвы (свои же и постреляли), а третий висит, переброшенный через ветку дерева, и кровь из горла льется, как из крана...