Фаянсовый череп - Андрей Воронин Страница 49

– Разумеется. – Юрий кивнул. – У офицеров даже есть такая поговорка: солдата куда ни целуй, все равно попадешь в задницу. Но это у глупых офицеров. У бездарных, прямо скажем.

– Сволочь ты, Юрий Алексеевич, – обиженно сказал Миронов. – Называется, утешил. Но вернемся к нашим баранам.

– Да, – согласился Юрий и бросил довольно откровенный взгляд на часы. Раненая лопатка ни с того ни с сего вдруг снова принялась ныть, как гнилой зуб. – Давай вернемся. Помнится, мы говорили о том, что приставлять Дергунова нянькой к Светлову было бы, по меньшей мере, неразумно. По-твоему, разумнее будет поручить эту почетную миссию мне? А ты не боишься, что мне захочется с ним рассчитаться?

– Вот этого я как раз и не боюсь, – усмехнулся Мирон. – Ты из тех солдат, которые ребенка не обидят. У тебя это на лбу написано. Большими буквами. Ты его можешь сколько угодно не любить, но это не помешает тебе делать свое дело с максимальной отдачей. Тем более что тебя никто не заставляет с ним целоваться. А я тебе за это деньжат подкину… Ну как, по рукам?

– Если ты заговорил про деньги, значит, аргументов у тебя не осталось, – заметил Юрий.

– Да, – согласился Миронов, – это был последний козырь в моей колоде. Если бы на твоем месте был кто-то другой, я начал бы именно с денег, и этого бы хватило за глаза.

– Вот и обратился бы к кому-нибудь другому.

– Знаешь, – внезапно мрачнея, сказал Мирон, – а ведь тобой тоже очень трудно руководить. Даже труднее, чем нашими бумагомараками. Ведешь ты себя, прости ради бога, как старая дева в секс-шопе. Все тебе надо объяснять, и от всего ты приходишь в негодование… Я ведь, знаешь ли, мог бы и приказать.

– Мне почему-то кажется, – медленно проговорил Юрий, – что если бы ты мог, давно бы приказал. А раз затеял всю эту болтовню, значит, приказать не можешь, и на то есть какие-то особые причины.

– Ну допустим, – процедил сквозь зубы Мирон. – Допустим, причины есть. И что же, ты хочешь, чтобы я тебе их вот так и выложил? Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется? Послать тебя на хер, заняться всем этим самому, а там будь что будет.

– Пару часов назад я уже принимал участие в диспуте на тему разницы между “хочется” и “можется”, – резко ответил Юрий. – К тому же хочется тебе совсем не того, о чем ты только что сказал. Тебе хочется, чтобы все проблемы решились сами собой, чтобы все враги подохли, а все их деньги достались тебе.

– И женщины тоже, – дополнил этот список Мирон. – Только не все, а исключительно те, которые мне понравятся. А то придешь этак домой, а там полная квартира старых грымз в бриллиантах, и всем мужика подавай.

– Гм, – сказал Юрий. – У тебя губа не дура.

Только почему ты решил, что они обязательно будут в бриллиантах?

– Потому что должен же я иметь от них хоть какое-то удовольствие, – мрачно сказал Мирон. – И вообще… Все, что ты говоришь, в целом верно, но я не понимаю, к чему ты клонишь. Оскорбить меня у тебя не получится: кишка тонка. Не такие, как ты, пробовали, а я, как видишь, процветаю. И потом, зачем это тебе надо – оскорблять меня? Мы ведь с тобой жили душа в душу…

– Да не хочу я тебя оскорблять, – устало возразил Юрий. – Я вообще ни черта не хочу и не понимаю. И дело даже не в статье, хотя она, повторяю, мне активно не понравилась. Дело в том, что ты все время ходишь кругами, а я этого не люблю. Вот такой я странный человек – не люблю, когда меня подставляют, особенно вслепую.

В течение нескольких долгих секунд Мирон в упор разглядывал Юрия припухшими, с нездоровыми красными прожилками глазами. Вид у него при этом был такой, словно он и не видел своего собеседника, неожиданно впав в гипнотический транс.

– Да, – медленно и как-то бесцветно сказал он в конце концов, – это резонно. Значит, разговора у нас не вышло. Ладно, попробую по-другому. Маэстро, урежьте марш, как сказал один толстый черный кот… Сейчас один страдающий избыточным весом главный редактор будет исполнять смертельный номер. Внимание… Итак! Что ты скажешь, если я попрошу тебя просто поверить мне на слово и оказать мне – лично мне! – услугу, о которой так долго говорили большевики.., в смысле, мы с тобой? Да, вся эта история сильно смахивает на слоеный пирог, вместо крема промазанный дерьмом, но такова наша жизнь. Так надо, понимаешь? И, кроме тебя, идти мне не к кому. Ну так как?

– Ты говорил, что занимался боксом, – сказал Юрий. – Уверен, что тебя дисквалифицировали.

– Почему это?

– Любишь бить ниже пояса. Хорошо, я согласен. Что я должен делать?

– Обожаю хороших людей, – сказал Мирон. – С ними легко управляться. Достаточно просто сделать вид, что ты такой же, как они.

– Что я должен делать? – повторил Юрий. , – Все очень просто, – сказал Мирон. Он вынул из кармана блокнот, снял колпачок с подаренного коллегами на день рождения “паркера” и принялся уверенными штрихами набрасывать на чистом листке план, давая по ходу необходимые пояснения. Юрий слушал его, следя за резкими движениями золотого пера, кивал в нужных местах головой и пытался побороть дурное предчувствие, которое начало прорастать в душе, как невиданная сорная трава.

* * *

Дубовые ворота были открыты настежь и, как показалось Караваеву, чем-то подперты, чтобы не захлопнулись от случайного порыва ветра. Он загнал машину во двор и затормозил в метре от заднего бампера стоявшего на мощенной кирпичом подъездной дорожке “мерседеса”.

Он чувствовал легкое раздражение. В самом деле, что он, мальчик? Если Школьникову так приспичило поговорить, мог бы сделать это по телефону или назначить встречу в Москве. Так нет же! Обязательно нужно было заставить человека сломя голову мчаться в эту глухомань, терять драгоценное время и жечь бензин, и все только потому, что уважаемому Владиславу Андреевичу больше по вкусу подмосковный кислород, чем столичные выхлопные газы. Вот уж, действительно, старый козел…

Караваев выбрался из машины, не забыв прихватить лежавшую на соседнем сиденье газету. У него было сильнейшее подозрение, что старик позвал его сюда только затем, чтобы похвастаться, как ловко он отвел подозрения от своего тупоголового племянника. Хороша выдумка, нечего сказать! Да от этой истории с МКАД за версту тянет дохлятиной. Впрочем, есть надежда, что таким образом Школьников заранее дискредитирует все расследования. Что ж, если бы речь шла только об общественном мнении, это, может быть, и сработало бы. Технология проста: сначала пичкаешь народ байками про хищения на строительстве МКАД – до тошноты, до кровавой рвоты, – а потом, когда кто-то другой заикнется, что с торговым центром, который строит Севрук, что-то не так, его хором пошлют подальше – дескать, хватит, слышали мы уже эту песню, надоело…

Оно бы и ничего, подумал Караваев, озираясь по сторонам в поисках хозяина. Вот только следственные органы не так легко запутать, как общественное мнение. Они, эти самые органы, при желании очень легко выяснят, кому на самом деле принадлежит “Московский полдень”, и сразу же поймут, чьи уши торчат из-за кулис этой истории. Так что это еще вопрос, отвлекла эта статейка внимание от Севрука или, наоборот, привлекла. Старый козел, мысленно повторил Караваев, похлопывая себя свернутой газетой по раскрытой ладони. Этой бы газетой да по его толстой морде! Справа-слева, слева-справа, а потом сверху, и снова – наотмашь, с треском… Ну и где он, спрашивается? Так хотел поговорить, что не мог дождаться вечера, а теперь куда-то пропал!