Утраченная реликвия... - Андрей Воронин Страница 48

– Мне как-то доводилось слышать, что охранные предприятия не дают своих людей в обиду, – возразил Инкассатор. Он по-прежнему улыбался, но улыбка его как-то заледенела, будто и не улыбка это была, а оскал готового к прыжку хищника. – Мне тогда показалось, что это единственно правильный метод: рискуя своей головой, человек должен знать, что коллеги не бросят его в беде. Или хотя бы отомстят за него, если с ним что-то случится. А вы, выходит, передоверили эти функции милиции? Странно. Со слов Бондарева у меня сложилось о вас совсем другое мнение.

Аверкин крякнул, изображая замешательство, которого на самом деле не испытывал. Инкассатор был прав: если бы Бондарь действительно погиб от рук каких-то посторонних подонков, то он, Александр Александрович Аверкин, не успокоился бы до тех пор, пока последний из убийц его сотрудника не отправился бы слушать, как растет трава. Так было заведено во всех нормальных ЧОПах: человек должен был твердо знать, что спина у него надежно прикрыта, только тогда от него можно было требовать полной отдачи. Да и в армии такое же правило, и даже в милиции: любой уважающий себя, чтящий воровские законы, живущий по понятиям уголовник знает, что ментов мочить нельзя. Нарушишь это правило – тебе небо с овчинку покажется, так и загнешься от старости в бегах. Если, конечно, тебе посчастливится до нее дожить…

– Со слов Бондарева, – подчеркнуто повторил за Инкассатором Саныч, – у меня сложилось мнение, что вы не из болтливых, поэтому буду с вами откровенен. Мы действительно не склонны прощать убийство наших сотрудников и, конечно, станем искать тех, кто это сделал. Но мы займемся этим сами, не привлекая людей со стороны. Что, в сущности, я о вас знаю? Только то, что сказал Бондарев.

А Бондарев, как я понял, не видел вас с девяносто пятого года, да и тогда, раньше, что он мог о вас знать? Командир для солдата – отец родной. Если отец не полный отморозок, если он действительно хороший отец, то сын может узнать о некоторых грехах своего любимого папаши только после его смерти. А может и вовсе не узнать, особенно если папаша умел заметать следы… Понимаете, о чем я говорю? Наш коллектив, как и всякий нормальный слаженный коллектив, – это единый организм. Сейчас он ранен, и ранен тяжело, а тут еще и вы – инородное тело… Могут ведь и пришибить ненароком. И потом, согласитесь, дело это – я имею в виду поиск убийцы и, э.., адекватное возмездие – законным не назовешь, а объективных причин доверять вам у меня попросту нет.

Филатов положил ногу на ногу, обхватил ладонями колено и вдруг улыбнулся – просто и открыто, совсем как в начале разговора.

– Вы в армии, наверное, замполитом были, – предположил он.

– Почему это вы так решили? – удивился Саныч, против собственной воли чувствуя себя задетым за живое. «Замполит! Это ж надо такое выдумать! Лучше бы козлом обозвал, ей-богу…»

– Поете как соловей, я прямо заслушался.

Аверкин рассмеялся сухим колючим смехом, немного похожим на скрип ножа по стеклу.

– А вам палец в рот не клади. Язык у вас подвешен отменно, бьете не в бровь, а в глаз. Нет, в армии я командовал ротой разведки спецназа. А что пою как соловей, так пообщайтесь с моими клиентами – сами Цицероном станете. Клиента ведь мало защитить, его сначала уболтать надо.

Филатов тоже рассмеялся и начал было вставать, чем немало порадовал Саныча, но вдруг передумал и снова уселся, забросив ногу на ногу.

– Кстати, – сказал он, – вы навели меня на отличную мысль. Ну хорошо, на работу вы меня брать не хотите. Резоны ваши мне понятны, и, хоть я с вами не согласен, признаю за вами право самостоятельно принимать решения по этому вопросу. Но, может быть, я вас устрою хотя бы в качестве клиента? Деньги у меня, честное слово, есть.

Аверкин усмехнулся.

– А вы настойчивы, – сказал он. – Только не надо совать мне в нос свою пластиковую карточку. Мы практически никогда не наводим справки о кредитоспособности клиентов, просто называем цену, и все. Клиент либо соглашается, либо сразу же уходит. Я припоминаю только два случая в самом начале работы нашего предприятия, когда клиенты пытались не заплатить нам за работу.

Они все равно заплатили, э.., в конечном итоге. С тех пор никто не повторял этих попыток, так что с этим у нас полный порядок. Загвоздка в другом: мы охранное предприятие, а не детективное бюро. И если станет известно, что мы берем деньги за расследование, проводить которое просто не имеем права, то… Ну, вы сами понимаете: незаконная предпринимательская деятельность, лишение лицензии, суд, штрафные санкции, арест счетов… Не слишком ли дорогая цена за ваш каприз?

Филатов круто заломил бровь, склонил голову к плечу и искоса посмотрел на Саныча. В этом взгляде читалось такое явное желание подраться, что у Аверкина даже кулаки зачесались.

– Каприз?

– Разумеется, каприз. А как это еще назвать? Не будем говорить о расследовании, которое проводит уголовный розыск. Оно, скорее всего, ничего не даст. Ну, а вдруг? Но, даже если менты опять сядут в лужу и накроются медным тазом, остаемся мы – я и мои люди.

Мы будем искать убийц Бондарева, и мы их найдем рано или поздно, потому что у нас так принято. Так устроен мир, понимаете? Но вам непременно нужно подтолкнуть события, продавить ситуацию, форсировать дело – если не с помощью собственных кулаков и дедуктивных способностей, то хотя бы при помощи кошелька. Что это, если не каприз? Вы не можете повлиять на ситуацию, неужели не ясно? Да она и не нуждается в том, чтобы на нее влияли. Вам всего-то и надо, что немного подождать, и все ваши желания сбудутся сами собой, без вашего участия.

– Красиво поете, – повторил Инкассатор. – А вы поставьте себя на мое место.

– Бывал я на вашем месте, поверьте. Да вы и сами на этом месте не в первый раз. Ну что поделаешь, если так порой случается, что ничего нельзя сделать! Зубами бы загрыз, да вот беда – некого. Имейте терпение. Повторяю, этот вопрос решится непременно, а ваше вмешательство может только все испортить.

Инкассатор наконец встал со стула – легко, без усилия, просто перелился из сидячего положения в стоячее.

Аверкин разглядывал его, пытаясь понять, точно ли это тот самый Инкассатор, о котором по Москве ходили легенды, или обыкновенный самозванец, плетущий небылицы для придания веса если не в глазах окружающих, то хотя бы в собственных глазах. Впрочем, самозванцы и выглядят по-другому, и ведут себя иначе. Если бы этот парень выдавал себя за Инкассатора, а не был им на самом деле, то непременно нашел бы случай ввернуть: вот, дескать, я – сам Инкассатор, а вы мне от ворот поворот… Как бы вам после не пожалеть!

Инкассатор? Ох, вряд ли… Может быть, человек просто выпил лишнего с приятелем, которого не видел уже много лет, и решил чуток прихвастнуть – с кем не бывает по пьяному делу? Причем сам он себя Инкассатором не называл, но повернул дело так, что Бондарь догадался: ба, да ты же и есть тот самый Инкассатор! Тогда, под пьяную руку, он спорить с Бондарем не стал, тем более что хотел через бывшего однополчанина устроиться в «Кирасу».